Революция Гутенберга 2.0 изменила все процессы в распространении информации, и этого в настоящее время почти никто не отрицает (см. часть 1 данной статьи в «УК» за июнь 2019 г.). Гораздо менее бросаются в глаза сдвиги, произошедшие в области её индивидуального потребления. Пока библиотекари, издатели и прочие деятели книжного рынка ведут дискуссии о борьбе бумаги и «цифры», главная категория его участников остаётся исключённой из этой полемики. Речь идёт о читателях. Конечно, никто не сомневается, что без них существование вышеперечисленных становится бессмысленным. Однако эту величину принято считать некой странной константой, которая может изменяться количественно, но остаётся неизменной по содержанию. Хотя никто при этом, например, не продолжает называть россиян самой читающей нацией. Почему?

Автор Вадим Юрьевич КУРПАКОВ, директор Издательско-библиотечного центра Балтийского федерального университета имени И. Канта

Потому что homo legens — человек читающий — мёртв. Он умирал долго, тихо и практически незаметно, поэтому лишь будущие историки смогут с уверенностью сказать, когда эта метаморфоза окончательно свершилась, сколько потребовала времени и к каким конкретным последствиям привела. Свидетели, помнящие переполненные читальные залы и очереди за популярными книгами, ещё достаточно молоды, поэтому нам сложно поверить в то, что это не просто смена носителя информации, как во времена революции Гутенберга. События последних десятилетий, если их рассматривать последовательно и непредвзято, неизбежно приводят к необходимости констатировать факт: возник совершенно новый вид читателя, зачастую не имеющий ничего общего с привычным для нас образом человека с книгой в руках.

Прежде чем попытаться дать определение этому виду, стоит сказать, что его появление не стало чем-то абсолютно неожиданным. Элвин Тоффлер ещё 40 лет назад говорил о приходе clip culture — клиповой культуры, трансформировавшейся в русскоязычном пространстве в понятие клипового мышления. А классическая «Галактика Гутенберга» Маршалла Маклюэна, провозгласившая, что появление массовых коммуникаций наделит человека сознанием жителя глобальной деревни, вообще вышла в свет в 1962 г. — с тех пор прошла целая вечность. Теперь же, когда это время наконец пришло, мы отказываемся принять все последствия данных изменений, считая, например, что правила и законы, действующие в мире массовых коммуникаций, не имеют никакого отношения к моделям потребления научной и культурной информации. Убеждённость в том, что, просматривая статью на сайте новостей, потребитель действует кардинально иным образом, нежели при чтении научной публикации, ничем особенным не подкреплена, но глубоко укоренилась в массовом сознании.

Итак, речь идёт о принципиальной смене модели взаимодействия читателя и текста вообще. Часто говорят даже о некоторых связанных с этим антропологических изменениях. Такой подход может показаться чересчур радикальным, но вряд ли кто-нибудь станет отрицать нынешний триумф аудиовизуальных источников информации. Он стал следствием многочисленных технологических изобретений, которые подняли качество и доступность соответствующего контента на небывалую высоту. И тут «внезапно» выяснилось, что для большинства смотреть и слышать оказалось гораздо проще и приятней, чем читать, а визуализация порой единственный способ понимания сложных материй или больших объёмов новой информации. Наличие такой конкуренции не могло не привести к появлению и нового способа потребления текста.

Кто же он, приходящий на смену homo legens читатель нового поколения? Первым, что приходит на ум, будет «человек смотрящий» как отражение победы визуальной составляющей. Кстати, ничего революционного в таком определении нет: мы с детства усвоили, что иллюстрированное издание всегда предпочтительней книги, содержащей лишь текст, конечно, если первое обладает должным качеством. Но это совсем не тот аспект, на котором хотелось бы заострить внимание. Он является важной, может быть даже фундаментальной, причиной, но нас интересуют последствия, изменения, отразившиеся на принципах работы читателя с текстом.

И здесь приходится признать, что наиболее подходящий кандидат на новый вид человека — homo inspiciens — человек просматривающий. Непривычное для русского уха сочетание звуков вызывает спонтанный протест. Между тем от латинского глагола inspicio произошли привычные нам «инспектировать» и «инспектор». Трудно придумать лучшую аналогию для типичного современного читателя, чем таможенный инспектор. Он вынужден просматривать огромные объёмы багажа, не зацикливаясь на отдельных объектах и не изучая их досконально. Выборочно контролируя вверенное пространство, инспектор делает это без особого огонька, и, лишь когда мелькнёт вожделенная контрабанда, его глаза засияют. Именно так работает с текстом человек просматривающий.

Самой большой ошибкой было бы отождествить homo inspiciens исключительно с молодыми читателями. Конечно, определённая доля истины в этом есть: поколение Z более склонно к такому режиму, усвоив его с детства. И всё же причины столь радикальных изменений не могут быть исключительно возрастными.

Сейчас говорить о цифровой реальности так же модно, как и о цифровой экономике. При этом чёткого определения не существует в обоих случаях, и если экономику ещё пытаются обособить, то в разряд цифровой реальности попадает всё, имеющее хоть какое-то отношение к соответствующим технологиям или Интернету. Воспользовавшись опытом исследователей массмедиа, который необоснованно отвергается, можно связать понятие цифровой реальности с моделью потребления информации в маркетинге. Здесь время на то, чтобы заинтересовать потенциального пользователя, измеряется в секундах. Их количество варьируется от 8–12 до 30 и более, но не приближается к минуте. При этом три минуты уже считаются глубоким погружением в текст. Достаточно представить окружающие нас бесчисленные информационные потоки, чтобы признать неизбежное: homo inspiciens не только поколение Z, но и мы все. Приходится либо действовать по данной схеме, либо резко сокращать объём потребляемой информации. Третьего нам не дано.

Каковы же основные свойства человека просматривающего с точки зрения университетских библиотек и потребления научной информации?

Во-первых, он патологически ленив. Максимальное действие, на которое способен типичный homo inspiciens, — это один-два клика, и не больше! Значительная часть информации, требующей более длительных изысканий, остаётся им не востребованной. Причиной тому становится не природная лень, а информационное пресыщение и хроническое отсутствие времени. Разумеется, в исключительных случаях он способен «нырнуть глубже» и даже может владеть соответствующими навыками или сохранять их с прежних времён, но на практике такое происходит нечасто.

Во-вторых, homo inspiciens весьма поверхностно образован и демонстрирует слабые знания в отношении всего, что не входит в его крайне узкую сферу компетенции. Данный признак не является непременным условием, и им обладают не только посредственные студенты, лишённые мотивации к учёбе. Ту же модель поведения вынужден демонстрировать авторитетный профессор, лихорадочно рыскающий по наукометрическим базам в поиске статей, на которые он мог бы сослаться. Поскольку единственная цель этих розыскных мероприятий — повышение шансов на то, что авторы статей в своё время сошлются на него и поднимут ему индекс Хирша, времени на достаточно глубокое изучение материала не остаётся. В результате профессор становится точно таким же homo inspiciens. Подготовка любой публикации и выступления в настоящее время требует просмотра огромного количества материала, а не чтения.

В-третьих, человек просматривающий в высшей степени нетерпелив. Любой недоступный немедленно ресурс рискует остаться невостребованным навсегда. Ритм современной жизни не терпит ожидания. Возможно, поэтому так снизилось использование МБА, а обоснование необходимости научной командировки работой в библиотеке вызовет скорее снисходительную улыбку или подозрительный взгляд бухгалтера, чем понимание. Ещё пару десятилетий назад ситуация была принципиально иной, и читатель мог ожидать нужный текст неделями, порой месяцами, на создание собственного собрания ксерокопированных материалов он мог затрачивать массу человекочасов. Сейчас же максимально возможное действие — просьба к коллеге из другого университета или поход на Sci-Hub, при этом отрицательный результат принимается так же легко, как и положительный. Дошло до того, что «физическое» посещение даже находящейся под рукой библиотеки зачастую представляется чрезмерным усилием.

В-четвёртых, homo inspiciens читает исключительно фрагментарно. Он не может позволить себе работать с монографией от корки до корки, а научные статьи пробегает по диагонали. Шанс задержаться на чём-либо есть только при случайной встрече с особо интересным абзацем. Пресловутые 15–20 статей в месяц, которые, по мнению представителей ведущих научных издательств, любой уважающий себя сотрудник университета обязан прочесть, при имеющемся уровне информационной нагрузки возможно лишь просмотреть, и то очень бегло.

Таков вкратце собирательный портрет homo inspiciens. Он ещё ждёт своего исследователя, для прорисовки деталей нужны терабайты специальных статистических данных и множество социологических опросов. А ещё необходимо решиться на важный шаг и, хотя бы на время, отойти от бесконечного «Что Вам ближе: книга или гаджет?», поскольку важен не технический характер устройства, а то, как читатель взаимодействует непосредственно с текстом. Проблема заключается в том, что почти все исследования, прогнозы и разрабатываемые стратегии базируются на существовании homo legens, но в библиотеках уже давно поселился homo inspiciens. К каким результатам приводит недопонимание степени трансформации пользователя научных информационных ресурсов, можно показать на следующем примере.

Одним из важнейших искусств для нас является… конечно, не кино и цирк, как писал бывший классик, а наукометрия. Её показателям почти полностью подчиняется научная жизнь современного университета. Даже те немногие, кто ещё пытается проводить исследования, руководствуясь такими морально устаревшими критериями научного поиска, как стремление к открытиям и приращению знания, вынуждены постоянно озираться, чтобы отсутствие наукометрического пропуска в будущее не прервало их карьеры. Нет необходимости доказывать тезис о тесной связи соответствующих показателей с уровнем потребления информационных ресурсов. Как ни странно, основным, а зачастую и единственным его критерием является статистика пользования, исчисляемая количеством обращений к ресурсу. По умолчанию между обращением к соответствующему источнику и его прочтением стоит знак равенства. Да, именно так: клик равен прочтению! То, что на практике это не совсем верно, негласно признают все эксперты и даже продавцы самих ресурсов. Вопрос, какой процент скачанных или просмотренных статей был в действительности прочитан (раз уж мы перестали говорить «изучен» или «проанализирован»), остаётся без ответа. Имеющихся на эту тему исследований пока ещё недостаточно, чтобы претендовать на репрезентативность, по крайней мере в России.

Интереснее иной вопрос: если бы лица, принимающие решения о выделении средств на подписку, владели подлинной информацией об их использовании, остались бы эти решения прежними? Иными словами: осознаём ли мы, что тратим колоссальные финансовые средства на мифические клики, а не на реальное вовлечение интернациональной научной информации в российский оборот?

Другая важная проблема связана с автоматическим отождествлением посетителей библиотеки с читателями. Оба этих множества были практически идентичны во времена homo legens, но сейчас по количественным показателям они различаются в разы. Люди приходят в читальный зал, чтобы воспользоваться услугами печати, Интернета, просто посидеть в относительной тишине и комфорте и даже поспать. Библиотеки вполне справедливо причисляют их к своим пользователям, но можно ли их считать читателями? Какое количество посещений вообще хоть как-то связано с книгами и информацией? Одно из пяти, из восьми или из десяти?.. Парадоксально, но факт: чем активнее современная университетская библиотека, тем больше меняется это соотношение, и не в пользу чтения. Различные культурные мероприятия в её помещениях, лекции, семинары и языковые курсы, а также всепроникающий коворкинг положительно влияют на имидж библиотеки, создавая всё новые категории пользователей. Но слепая вера, что они автоматически перевоплотятся в читателей, лишена оснований. Homo inspiciens, конечно, может посещать вышеперечисленные мероприятия и даже стать их активным участником, но предлагаемый библиотекой традиционный информационный продукт ему уже не особенно интересен. Пропасть между пользователями и читателями может расти вплоть до момента, когда вывеска «Библиотека» на помещении начнёт вызывать вопросы, коль скоро оно станет выполнять исключительно роль пространства для культурной коммуникации.

Тревожные звонки, связанные с падением читательской активности, начали звучать не вчера. Например, почти все университетские библиотеки констатируют неуклонное снижение книговыдачи, впрочем не утруждая себя особыми объяснениями. То ли в надежде, что всё само наладится, то ли просто смиренно застыв. Признанию факта, что это навсегда, препятствует память о тысячелетней истории библиотек. Она же не даёт трезво оценить ситуацию и выработать новые методы работы. Стоит ли по примеру муниципальных библиотек жаловаться на конкуренцию чтению со стороны аудиовизуальных источников информации или нужно согласиться с тем, что больше не существует чётких границ между книгой и видео?

И речь не о банальной озвучке текста «говорящей головой», а о принципиально новых видах контента: видеокнигах, научных комиксах (а по ним уже давно защищают диссертации), специально созданных базах данных, где визуальный аспект играет не меньшую роль, чем текстовый. Речь о пространстве знаний, в которое пользователь мог бы погружаться, не тратя времени на выяснение технического происхождения того или иного источника. Косность издательского дела только-только начинает преодолевать барьеры, устанавливающие необходимость строго формального соответствия между печатной книгой и её электронной копией. Деньги и пользовательский спрос способны чудесным образом преобразить мир и уже приступили к работе. А в это время библиотеки размышляют над тем, как встроить социальные сети в прокрустово ложе библиографического описания и какой УДК присвоить ролику на YouTube. Оба действия довольно интересны с профессиональной точки зрения и абсолютно бессмысленны с практической. Вот вы знали, что есть УДК 648.057.021 Домашняя стирка рабочей одежды? А он существует! И очень хотелось бы увидеть реального пользователя этого сакрального знания.

А чего ждёт от библиотеки homo inspiciens, если она вдруг решит повернуться к нему лицом? Возможно, ответ лежит в структуре современных поисковых запросов. По приводимым специалистами Webometrics данным, ведущими наукометрическими базами пользуется не более 40% научных сотрудников, при этом число запросов в Google Scholar приближается к 90%. И это в университетской среде, что уж говорить об обычных пользователях. Да, современный информационно-библиографический поиск звучит так: «OK, Google!» А его результатом, т.е. первой выданной строкой, будет ссылка на «Википедию». Туда-то наш homo inspiciens и отправится, а мы можем дальше смотреть на неё свысока или скрежетать зубами. Пока находящиеся в распоряжении библиотек ресурсы не приблизятся по характеру пользования ими к простоте, удобству и мультимедийности «Википедии», количество читателей, скорее всего, продолжит уменьшаться.

Революция Гутенберга 2.0, кардинально изменив существовавшие столетиями информационные потоки, лишила библиотеки привычной эксклюзивности и поставила их тем самым перед рядом трудноразрешимых проблем. Однако она не удовольствовалась этим и породила принципиально новые виды контента, к тому же предельно упростив пользование ими. Обычный смартфон может заменить обладателю не только атлас, переводчика, банк, но и библиотеку, газету, кинотеатр и прочие социальные и культурные институты. Адаптироваться к этим внешним вызовам на современном этапе университетским библиотекам помогает ситуация с правами интеллектуальной собственности и традиционная инертность образовательной среды. Они представляют собой весьма шаткий фундамент, и перспективы библиотек кажутся туманными.

Всё значительно усложняется из-за наличия внутренних проблем. Информационное сверхизобилие привело «человека читающего» к ожидаемому пресыщению, а постоянно ускоряющийся жизненный ритм диктует ему жёсткие временные рамки для всего, включая чтение. Так появился на свет homo inspiciens, субъект, лишающий библиотеку её самой незаменимой составляющей — читателей. И эту проблему она пока предпочитает не замечать: так проще. Постоянная путаница в статусе посетителей не позволит выработать даже краткосрочную стратегию развития университетских библиотек. Без ответа на вопрос, как они могут взаимодействовать с «человеком просматривающим», нет решения, как превратить пользователя в читателя. Движение в этом направлении и есть основной вектор развития. Но оно требует отдельного разговора.

Продолжение

Опубликовано в номере июль-август 2019