Креативные индустрии в мире активно растут и стимулируют развитие других отраслей экономики. Согласно отчёту Конференции ООН по торговле и развитию, объём мирового рынка креативной продукции за последние десять лет вырос более чем в два раза: с 208 до 509 млрд долларов, а усреднённый вклад креативных индустрий в ВВП составил 6,6%, в развитых странах — 8–12%.

В России его оценивают в 0,5% ВВП (около 500 млрд рублей) и, как отмечают эксперты, у нас большой, но пока не реализованный потенциал креативной экономики. Это прежде всего связано с трудностями в использовании на практике института интеллектуальной собственности (ИС).

К разговору об основных трендах в сфере интеллектуальных прав, цифровизации отношений в области ИС, о правовых аспектах взаимодействия с искусственным интеллектом (ИИ), патентной активности вузов и проблемах профильного образования, об открытом доступе и моделях монетизации научного знания мы пригласили Президента Федерации интеллектуальной собственности (ФИС) Сергея МАТВЕЕВА.

— Сергей Юрьевич, расскажите в общих чертах о направлениях деятельности ФИС. С чем было связано появление такой организации? Какова её миссия?

— Это достаточно давняя история. Организация много лет работала в области защиты авторских и смежных прав, в целом развивая эту сферу, но в 2017 г. её несколько переформатировали по целям и задачам, сориентировав на развитие креативной экономики.

Причина в том, что сама сфера ИС, интеллектуального права, несмотря на весьма «увесистое» законодательство, всего лишь тонкая, «служебная», прослойка между двумя огромными пространствами: воздушным миром идей, которые генерирует человеческий интеллект, талант, и миром бизнеса, экономики — миром денег. Прогресс сферы самой по себе попросту невозможен: нужно расширять пространства творчества и предпринимательства, тогда и «площадь прослойки» между ними увеличится.

Слово «миссия» не очень люблю: это же просто работа — придумывать и реализовывать новые проекты и программы. Но раз уж Вы спросили про миссию, то сегодня это развитие креативных индустрий. Данная формулировка в широком смысле охватывает всё. Реализовывать её можно только тогда, когда институт ИС: и законы, и деловые обычаи, и сервисы, которые их реализуют, развиты. Так что для Федерации переформатирование вполне логичный шаг в развитии.

— Вы говорите о креативных индустриях, но само это понятие не устоялось: где-то к ним относят не только книгоиздание, анимацию, музыку, дизайн, но и ресторанный бизнес...

— Не устоялось, и это даёт нам возможность думать над собственными определениями. Под креативными индустриями можно подразумевать любые отрасли, где основная добавочная стоимость формируется за счёт использования результатов интеллектуального, творческого труда. Ресторанный бизнес, не весь, а лишь определённый — тот, где есть творческая кухня, удивительные интерьеры, интересное музыкальное оформление, дизайн блюд, под такое определение подпадёт. А вот если убрать творчество, то останется обычная столовая, цена продукции которой обусловлена стоимостью сырья и трудозатратами персонала.

Граница между креативными и некреативными индустриями для меня не определяется классификаторами видов деятельности Росстата: там все рестораны посчитают либо как пищепром, либо как бытовые услуги. В нашем случае граница определяется сутью продукта, но статистическое наблюдение таких тонкостей пока что не научилось распознавать.

К креативным индустриям в нашей юрисдикции стоит отнести и науку, и инжиниринг. Конституция РФ в одной статье говорит и о свободе художественного, научного и технического творчества, и о защите ИС. Да и как иначе: сегодня развитие творческой и технологической сфер должно быть сбалансировано, ведь любой современный продукт — это равновесная комбинация формы и функции, красоты и технологических решений.

— Основной тренд развития ИС — цифровизация. На сегодняшний день в рамках национальной программы «Цифровая экономика Российской Федерации» функционирует отдельная рабочая группа «Интеллектуальная собственность», которая готовит несколько законопроектов в данной сфере. Можете поделиться подробностями: о чём эти законы? Какие целевые группы они затронут?

— ИС — это законы и есть, вернее это то, что знает о творческом, интеллектуальном продукте закон. Это те права, которые возникают у создателей, потребителей, пользователей, переработчиков любого результата, созданного творческим трудом. И закон всего лишь описание того, как эти права появляются, плюс гарантии их защищённости.

Что касается именно прав на результаты, то и российское законодательство, и международные конвенции вполне актуальны: в них отражён тот опыт, который человечество накапливало не одну сотню лет. Что-либо менять в этой части сейчас большого смысла нет.

А вот механизмы возникновения, распоряжения правом, использования самих результатов, способы их создания меняются очень быстро. Те, кто реально создаёт, использует, потребляет творческий контент, находятся в новой технологической реальности. Раньше покупали книгу, теперь — электронный контент. Такая сложная цифровая книга имеет немало отличий, например она может модифицироваться хоть каждый день: создаваться большим числом авторов, следовать предпочтениям читателей, которые в какой-то момент с точки зрения интеллектуального права становятся соавторами. Или новое явление, нечто среднее между книгой, вещанием, аудио- или аудиовизуальным произведением, — подкасты.

Управлять правами на цифровые объекты без цифровых технологий попросту нереально. Поэтому все законодательные изменения связаны с точечными корректировками, которые помогут тем, кто использует современные технологии для создания, модернизации, распространения, потребления творческого контента. Это своего рода мостик, адаптация законов и воплощённых в них принципов аналогового мира к новому, цифровому.

Таких законопроектов более десятка. Отмечу несколько. Во-первых, законопроект, который уточняет возможности оборота прав с помощью распределённых реестров. Он заодно упрощает заключение сделок, например лицензионных договоров в цифровой форме. Это насущная необходимость, потому что право возникает в момент создания любого творческого результата. Представим себе современную компанию, например софтверную, где создаётся множество интерфейсов, кнопок, модулей, программных кодов. Их создатели должны передать право компании, которая выпустит целостный продукт и выведет его на рынок. Нерешённость проблемы порождает непредсказуемость и удивительные явления вроде недавней истории с Rambler.

То же самое происходит в музыкальной сфере. Авторами слов и композиторами сегодня становятся огромные распределённые коллективы, битмейкеры, производители отдельных сэмплов — множество творческих вкладов воплощаются в едином произведении. С точки зрения права, чтобы избежать споров и недоразумений, они каждый день должны заключать соглашения, выделять доли, передавать их. Вроде бы в законах все нормы для этого есть, но реализовать их в жизни тяжело. Допустим, один участник распределённого коллектива находится в Америке, другой — в Австралии, третий — в России. А споёт исполнитель из Норвегии. Как заключать соглашения, непонятно. Если традиционным способом, прибегая к помощи профессиональных юристов, то затраты на такие соглашения будут много выше, чем на создание самого произведения. Для любого автора это неприемлемо: он не способен тратить неоправданно много своей энергии на вторичные цели. Введение технологии распределённых реестров и, естественно, смарт-контрактов, поддержанных законодательством, поможет автоматизировать рутину, избежать неоправданных затрат. В принципе всё это и сейчас делается: законодательство не запрещает цифровые «пируэты». Но есть нюанс: судебная система должна на это адекватно реагировать. Закон в целом важен для неё. Это, кстати, мировая практика: в ряде стран, которые хотят ускорить рынок, такие законы принимаются, например осенью в Китае приняли поправки о блокчейн-доказательствах в суде.

Во-вторых, законопроект, касающийся выделения долей в сфере ИС. Это связано с усложнением структуры и увеличением числа участников в коллективах, создающих объекты.

Достаточно большой законодательный блок связан не с вопросами самой сферы ИС, а с формированием нематериальных активов, их налогообложением, с экспортными сделками с правами и т.д. Там много очень интересного и полезного для бизнеса, например продление нулевой ставки налога на прибыль при образовании нематериальных активов. Мы как-то исторически их не накапливали, ими не управляли. А мир занимается этим уже лет тридцать: шаг за шагом компании формируют свой нематериальный капитал. Это позволяет им привлекать инвесторов, брать кредиты, продавать бизнес, укрупнять его. А у российских компаний структура активов искажена: они образованы в основном столами, стульями, зданиями и станками. Продление такой льготы хотя бы до 2024 г. нормализует структуру активов компаний.

— Очевидно, что ИИ — это уже реальность, новый вид сапиенсов, с которыми нам предстоит сосуществовать. Мало того что роботы управляют производством и пытаются манипулировать покупательским поведением, они уже занимаются творчеством. Осенью 2019 г. на аукционе Christie's за 432 тыс. долларов была продана картина, написанная ИИ. Как прокомментируете развитие этой сущности в России и в мире? Далеко ли ей до того, чтобы стать субъектом права?

— Я разделю Ваш вопрос на три части. Первая — ИИ как творец: есть у него права или нет. Честно говоря, я не сторонник дискуссии по этому поводу, хотя философы, юристы и лингвисты благодаря ей обеспечат себе работу на долгие годы. По большому счёту в начале XX в., когда происходила промышленная революция, никто не спорил о правах конвейера. Есть владелец предприятия, он придумал продукт, сконструировал оборудование для его производства, наладил выпуск и продажи. Какие права на продукт есть у оборудования, конвейера, у средства автоматизации производства? Пожалуй, никаких.

Вторая часть — использование систем ИИ как вспомогательного инструмента для творчества. Безусловно, мы его используем широко. Даже не углубляясь в создание искусственной музыки, выберем в качестве примера библиотечную сферу. Там работает масса алгоритмов, которые подбирают информацию по запросу пользователя. Это тоже средство автоматизации, только не производственных процессов, а интеллектуальных. Я получаю нужные мне результаты, благодаря которым создаю новые. Какие есть права на итоговый результат у инструмента? Никаких. Спорить о том, наделять ли правами какие-то технические решения, бессмысленно. Никто не хочет признавать права конвейера, но почему-то, произнося мантру «искусственный интеллект», все стали о нём заботиться. Мне до него дела нет, и ему до меня, скорее всего, тоже. Это средство автоматизации моего творческого труда, и не более того.

Третья часть — когда инструмент создаётся с участием других людей. Для того чтобы нейросети заработали, их учат. Им «скармливают» определённые объёмы данных, и здесь всё должно быть корректно и легально. Обучившись на музыке конкретного композитора, ИИ начнёт подражать его стилю, приёмам, порой даже неуловимым. Существующие правовые механизмы позволяют учесть интерес тех, кто участвовал в создании ИИ, разными способами: от разовой покупки данных до роялти с производных творений. Наконец, никто не отменял патентного права в сфере творчества: способы съёмки или синтеза голоса могут охраняться в другом режиме — патентно-правовом.

— А если речь идёт о том, что ИИ учился на данных, например на сообщениях или фотографиях, сделанных тысячами людей?

— Если спор возникает о больших данных, то это несколько новая сущность, для которой справедливый баланс интересов ещё не выработан. Кто распоряжается правом: создатель, составитель этой базы или те, у кого данный контент взяли? Где границы частных и общественных интересов в подобном случае? Здесь практика понемногу формируется в отношении данных из социальных сетей, информации, полученной техническими средствами, например станциями сотовой связи. Какие-то общие подходы во всех этих сферах, конечно, будут найдены.

— А кто станет отвечать за продукты ИИ?

— Этот вопрос лежит вне сферы ИС: он из области общественной безопасности. Ответственность за принятие решений ИИ — это действительно проблема. И она решается в каждой отрасли: в сфере транспортных систем, эксплуатации зданий и т.д. Не думаю, что частно-правовые механизмы, к которым мы привыкли, будут применимы, скажем, в случае дорожно-транспортного происшествия. Столкнулись два автомобиля, водители вышли и разобрались между собой. А когда ты выходишь, а за рулём нет никого... К этому нужно привыкнуть и выработать систему легального взаимодействия. Ведь в отношения между разными субъектами: «человек — человек», «машина — человек», «машина — машина» — вмешиваются технические решения, созданные третьими лицами. Возможно, баланс следует искать в области каких-то страховых механизмов по аналогии с тем, как в прошлом столетии были найдены механизмы страхования от несчастных случаев на производстве, когда расширилось применение конвейеров и робототехнических систем.

— Давайте поговорим об авторском праве. На протяжении уже многих лет эксперты говорят о необходимости, целесообразности создания специального реестра объектов авторских прав, расходятся во мнениях, на какой платформе он должен быть создан, нужно ли для этого использовать блокчейн. Как Вы считаете, на сегодняшний день это стало возможным с технологической, нормативной и ментальной точек зрения?

— Русские долго запрягают, но быстро едут. Мы много лет обсуждали вопросы реестров авторских прав, бирж и т.д. Все чувствовали, что это нужно, но никогда ещё не возникал столь серьёзный вызов цифровой среды. Пять лет назад эти рассуждения были абстрактной идеей, а её нужность — на уровне ощущений. Сегодня реестры — насущная необходимость. И речь уже не только о книгах, но и о фотографиях, фрагментах текста, инженерных и дизайнерских моделях, музыкальных битах, фрагментах генома... А поскольку обмен творческим контентом колоссален — и о реестрах прав и сделок с ними. Кто что и на чём зарабатывает, тоже стало сложным: многообразие производителей и потребителей велико. Сегодня нечто является анимационным персонажем, завтра оно на книжной полке, послезавтра — герой компьютерной игры или элемент дизайна одежды. Компьютерная игра может породить фильм, и наоборот. Это то, что мы наблюдаем в сферах, которые традиционно пользуются авторским правом. Ещё сложнее ситуация в отраслях, использующих право патентное.

Сейчас вызов цифровой среды стал настолько масштабным, что развивать рынок и обеспечивать приток денег в креативные индустрии, которые растут только за счёт использования результатов интеллектуальной деятельности (РИД), без реестровых систем невозможно. Лет пять — семь назад возникал вопрос не технический, а скорее социальный: кто должен создавать этот реестр? Российская книжная палата? А мультфильмы там появятся? Нет... Патентное ведомство? Но дизайнерские объекты далеко не всегда попадают в систему патентования. Государство? Мы все знаем, как работают государственные системы. Даже качественно сделанные, они всегда будут отставать от требований рынка. Не было способа решения этой задачи, ведь каждая отрасль порождает свои виды объектов, которые охраняются интеллектуальным правом. И вот тут очень вовремя появляется вполне внятная технология блокчейн. Она примиряет всех, потому что у распределённого реестра нет одного ответственного и одного владельца: в сети всё работает исходя из модели консенсуса. Участникам достаточно договориться лишь о стандартах хранения данных и обмена ими. Тогда аниматоры построят свои сервисы, книжники — свои. Если кто-то с кем-то скооперируется, будет прогресс, но в принципе это не обязательно. Но все они смогут обмениваться информацией через общую инфраструктуру. На реестр следует смотреть не как на конечную информационную систему, а как на инфраструктуру, в которой может быть построено множество сервисов для производства и потребления творческого контента, включая и технические решения.

Эксперимент по созданию такой децентрализованной инфраструктуры удался, и в нашей стране это был самый необычный кейс в области ИC с момента принятия четвёртой части ГК РФ.

В 2016 г. требования к обороту прав в цифровой среде были установлены государством. Это вообще беспрецедентная ситуация, когда Минобрнауки России — регулятор в области патентного права, Минкультуры России — регулятор в области авторских и смежных прав и Министерство цифрового развития, коммуникаций и связи РФ утвердили совместные требования: как должна работать инфраструктура, в которой хранятся и оборачиваются сведения об объектах и правах. Дальше оказалось, что технического решения, подходящего под эти требования, попросту нет. И тогда «Сколково» вместе с Российским авторским обществом, Всероссийской организацией интеллектуальной собственности (ВОИС), НИУ «Высшая школа экономики», Университетом ИТМО — всех не буду перечислять — объединились и создали необходимое решение. Сегодня более 20 организаций обмениваются данными между собой, Роспатентом и Судом по интеллектуальным правам через сеть IPChain. Руководитель ВОИС Фрэнсис Гарри назвал это фантастическим результатом, отметив «семимильные аги» России в сфере ИС.

— А достоверность данных? Это был всегда один из основных вопросов...

— Он из аналоговой эпохи, где доверяли только красной обложке и гербу на синей печати, если они выданы каким-либо из госорганов. Но и эта эпоха ушла безвозвратно: даже госорганы перестали доверять друг другу. Попробуйте по удостоверению, выданному одним министерством, войти в другое или пройти в Государственную Думу. Не получится: единым документом является только паспорт.

В цифровом мире всё устроено по-иному. Да, вы заявили, что вы полноценный единственный правообладатель анимационного фильма, и эти сведения запишутся в блокчейн. С фильмом будут совершаться сделки, он начнёт собирать деньги для своего правообладателя. А потом возникнет конфликт: в анимационном фильме использован сюжет, имена персонажей из произведения другого автора. Посчитать ущерб и восстановить справедливость в этом случае не составит труда, ведь даты, время и информацию в распределённом реестре не подменить. Это, безусловно, не отменяет всевозможных проверок, которые в ряде случаев способен сделать и ИИ.

Сам блокчейн — это просто фиксация фактов. И если факт — ложь, это тоже будет зафиксировано. Главное, что технология обеспечивает неизменность, сохранность и публичность этой информации. Если вы приписали себе чужой продукт, а потом найдётся истинный автор и докажет это в суде, то дата и время, когда были нарушены его права, становятся общеизвестными. Более того, вся эта информация находится в базе Суда по интеллектуальным правам. Это новая реальность в сфере ИС, где любой охраняемый объект, созданный в результате творческого труда, может практически мгновенно получить доказательство факта его создания. Когда это озеро данных начнёт наполняться, а сведения о правах станут образовывать «белые списки», тут же включатся механизмы защиты интеллектуальных прав совершенно нового типа. Правообладатель не должен будет выискивать контент на тысячах сайтов и писать письма о блокировке. Роскомнадзор сам сможет увидеть сайты, на которых правообладатель разрешил использование.

— А какие сегменты у нас лидеры в стандартизации?

— Это прежде всего музыка. В данной сфере огромное количество оборачиваемых объектов и прав, а также способов их использования. Раньше были только концерты, потом появились диски, фонограммы, радио и ТВ, а теперь Интернет, фрагменты в рекламе, театральных постановках, ролики на YouTube. Музыка всепроникающа, и, конечно, её авторы должны получать деньги за её использование.

Вторая сфера, в которой будет прорыв, — промышленный дизайн. Здесь я ожидаю более интересного развития сюжета. Музыкальный рынок всё-таки довольно старый, и с помощью технологий он становится шире, прозрачней, доходней. А сферы промышленного дизайна в рыночном понимании в России не существует. 5 тыс. охраняемых промышленных образцов в год — это крайне мало. Появляется немало новых логотипов, но все ли авторы передали права на изображения компаниям, которые регистрируют их как товарные знаки? Вовсе нет, все нанимают фрилансеров, те рисуют, что-то отдают, и всё это вне правового поля. И никто: ни производитель контента, ни его потребитель — в такой ситуации не защищён. Думаю, запуская новые сервисы на основе инфраструктуры IPChain, несмотря на отставание в целом правовой культуры, мы очень скоро сможем наблюдать строительство нового рынка.

— В беседе с руководителем Роспатента Г.П. Ивлиевым мы обсуждали проблемы патентной активности российских заявителей, снижение которой наблюдается в НИИ и в вузах. Очевидно, что необходима более грамотная государственная политика в сфере развития интеллектуальной собственности, которая сможет предъявить серьёзные требования к тому, чтобы РИД становились известными, а научно-исследовательские работы, НИОКР не заканчивались пустыми отчётами. Да и авторов надо мотивировать. Какие меры для повышения патентной активности считаете первоочередными?

— Роспатент прилагает невероятные усилия, чтобы «расшевелить» эту сферу, повысить комфортность сервисов и качество экспертизы. Сейчас Правительство РФ внесло в Государственную Думу законопроект по децентрализованной экспертизе. Когда новизну, промышленную применимость смогут определять профессиональные организации в разных сферах, это будет действительно более сильное право. Но Роспатент — это всего лишь орган, который предоставляет такое право. И причины патентного спада, конечно, не в нём. Проблема в том, что число людей, которые в таком праве нуждаются, снижается.

Нужно понимать, что заинтересованность в патентах есть тогда, когда экономика высококонкурентна, когда компании, выходящие на рынок, борются с другими. Им очень важно защитить свой приоритет, инновационный характер собственной продукции. По большому счёту, пока рынок неконкурентный, никакого интереса в этом нет, а это именно российский рынок.

Другое дело — рынок глобальный: как только компании начнут выходить за границы государства и работать там, они станут заинтересованными и в национальном патентовании, и в международной охране. Есть несколько секторов экономики, которые станут драйверами развития патентования. Это, безусловно, агросектор, нацеленный на экспорт. Возьмём, к примеру, пакет гречки на полке в магазине и посмотрим на него с точки зрения ИС. Сорт — охраняемый объект, дизайн упаковки — тоже, охраняется место произрастания как географическое указание. Для того чтобы пачка продавалось, только дизайна уже недостаточно. Кто-то придумывает и печатает на ней рецепты, а кто-то — красивую легенду, которые тоже охраняются как произведения. Видите, как легко в одной упаковке мы насчитали пять элементов, защищённых патентным и авторским правами. Пока мы не зафиксируем эти элементы в России и не забросим «удочку» зарубежного патентования, продавать такой товар на внешний рынок рискованно, потому что он будет скопирован и все ваши маркетинговые затраты обратятся в ноль.

Важный момент — патентное право, вторая ступень, следующая за авторским правом. Сначала возникают чертёж, дизайн, служебное произведение. И лишь потом компания, зная, для чего и как она будет их использовать, начинает патентовать те или иные элементы. Поэтому рост числа объектов патентного права без увеличения количества объектов авторского и без создания систем управления служебными произведениями невозможен. Только предприниматель, работающий на конкурентном рынке, может мотивировать авторов. Я понимаю, что моя гречка будет продаваться, но для этого я должен заплатить дизайнеру, копирайтеру, историку, который найдёт в каком-нибудь XII в. «первые следы» произрастания этой культуры.

Возвращаясь к теме патентования в научных организациях: важно понимать, что научные результаты в первую очередь отражаются в публикациях — это просто и логично. Это соответствует духу науки — получить новое знание и поделиться им. Но тут вполне эффективно работает авторское право. И пока учёный не покажет свой результат инженеру, который работает в конкретной отрасли, а тот не найдёт способ его применения, никакого патента не возникнет. Патенты — это вопрос не учёного, а инженера и бизнесмена. Поэтому «давить» на университеты и научные организации, чтобы они увеличили патентование, не нужно: следует развивать кооперацию. Вуз может распоряжаться результатами с помощью режимов ноу-хау и авторских прав. А бизнес, который должен захотеть зайти в открытые университетские двери, — заплатить деньги и получить результаты, выбрав наиболее релевантный режим правовой охраны, в первую очередь патентной.

— Вы много лет работали в системе высшей школы, в том числе и в Минобрнауки России. Расскажите, каковы основные тренды развития ИС в университетской среде сегодня. Какой вклад вузы вносят в оборот патентов, объектов авторских и смежных прав?

— Вклад, прямо скажем, невелик. Пока он кое-где возникает несистемно, в ручном режиме. На уровне политики в духе цифровых трендов это есть, пожалуй, только в НИУ ВШЭ, которая строит систему депонирования прав на данные аналитических и социологических исследований.

И бизнес, и власть сегодня являются крупными потребителями исследовательских данных, а НИУ ВШЭ проводит колоссальное количество исследований. Так что, выстроив систему управления, они вполне реально могут стать новым «Блумбергом» с собственной витриной весьма ценных, хоть и несколько нетипичных, результатов.

Однако развитие подобных моделей в университетах сегодня, как ни странно, замедляет само государство. Согласитесь: убедить министра или его заместителя в необходимости провести исследование и, как следствие, получить на это деньги легче, чем сначала реализовать проект, «упаковать» результат как товар, обеспечить его правовую охрану и продать бизнесу.

Рост финансирования науки радует, но именно он тормозит сектор оборота ИС в научной и образовательной среде. Впрочем, здесь есть неплохая новость: сегодня трансакционные издержки при получении денег от государства и последующей отчётности становятся невыносимо высокими, а риски обвинения в нецелевом расходовании — слишком реальными. В конце концов, эти неудобства столкнут и науку, и культуру с бюджетной иглы и поставят её на нормальные рыночные рельсы.

— Ну а дальше мы возвращаемся к Вашему тезису о том, что у нас нет конкурентного рынка…

— В отношении науки и образования можно не переживать. Они — «нематериальное производство» — и станут первыми, кто всерьёз окажется на глобальном рынке. Сконструировать, произвести и продать трактор, например во Францию, — это одна история, а продать права на онлайн-курс — совершенно другая. Поэтому именно научно-образовательная сфера наиболее активно начнёт пользоваться всеми цифровыми инструментами ИС. Сегодня, когда университет сдаёт результаты государству, хватает одного объекта — отчёта. И число листов в этом случае — до прекрасного смешной критерий оценки полноты, а иногда и качества НИОКР. Зарубежный, да и российский коммерческий заказчик попросит все права — и на произведение, и на отдельные технические решения, в нём изложенные, и на базы первичных данных. Сама университетская научная система сегодня становится производителем. Мы всегда к ней относились как к обеспечивающему сектору экономики, развивающему человеческий капитал. Но раз РИД превращаются в дорогой и востребованный товар, вузы автоматически становятся весьма крупным производственным сектором.

В сфере материального производства, думаю, пройдёт два-три года, и мотивация тоже появится. Российские компании начинают смотреть на мир, двигаться во внешний рынок. Примеров много: агроиндустрия, микроэлектроника, судо- и автостроение.

— Тема открытого доступа (ОД) и открытой науки становится ключевой на многих научных конференциях и дискуссионных площадках. Проекты SciHub, ResearchGate в этом смысле показательны, особенно когда исследователи и учёные используют пиратские ресурсы, несмотря на то что их организации подписаны на научные базы данных. Наблюдается явный дисбаланс: с одной стороны, общемировой тренд на поддержку открытых репозиториев, с другой — активное использование нелегальных ресурсов, с третьей — несовершенство/неудобство сервисов легальных, а с четвёртой — опасения авторов за свой исследовательский контент и его нелегальное заимствование. Как в этой ситуации может помочь технология распределённых реестров?

— Рискну навлечь на себя гнев коллег, которые активно поддерживают историю с ОД, но я не являюсь его сторонником, поскольку данная модель предполагает отказ от управления правами на объекты. История ОД в науке связана с тем, что основным способом доведения научной информации до потребителей являлись публикации в журналах. Но когда появились крупные цифровые агрегаторы, они начали продавать доступ к уникальным коллекциям за большие деньги.

Институт ИС неразрывно связан с понятием справедливости, ведь мы в силу закона даём какое-то право кому-то пользоваться объектом монопольно и это с точки зрения общества должно быть справедливо. Агрегаторы цифрового контента, прежде всего научного, злоупотребили своим монопольным правом. Получив от авторов материалы практически бесплатно, они начали на них зарабатывать большие деньги, но самое печальное, что брать эти деньги стали с тех же авторов! Ситуация была подогрета системами рейтингования, индексации — включился соревновательный механизм. Homo ludens — человек играющий, а игра — неотъемлемый элемент культуры. Участвовать в этом соревновании дискомфортно, но, если все бегут, хочется быть лидером: попасть в первый квартиль, напечататься в лучшем журнале, показать высокий индекс Хирша. Эта гонка стала бессмысленной, затратной и привела к тому, что, по сути, злоупотребление правом оказалось столь велико, что перешло границы справедливости. И бороться нужно именно с этой проблемой. А мы почему-то подменяем понятия: давайте все откажемся от управления правами и тогда агрегаторы умрут первыми, а издатели — вторыми.

Цифровые инструменты решают эту проблему: они дают возможность легко распоряжаться правами. Автор написал научную статью, в которой изложено новое знание. Но чтобы донести это знание до общества, ему нужно воспользоваться помощью других специалистов. Поэтому он обращается к рецензенту, переводчику, редактору. Нельзя сказать, что они становятся соавторами. Однако в музыке, например, есть не только композитор, но и исполнитель, имеющий некое право, которое мы называем смежным. Поэтому необходимо зафиксировать долю вклада в итоговый продукт всех людей в цепочке добавленной стоимости. И если журнал продаётся, почему бы не рассчитаться со всеми? В современном мире это стало возможным. Если где-то зафиксированы доли творческого участия или вклад в доведение результата до потребителя, выплаты сделать весьма просто. А тогда зачем мы убиваем управление правами требованием ОД?

Учёт вкладов в создание продукта с помощью распределённых реестров в целом многообещающая идея. Многие страны развивают модель, когда потребители получают доступ к статьям бесплатно, но за фактический объём потреблённого контента правительства или специальные фонды выплачивают призовое вознаграждение авторам наиболее читаемых и цитируемых статей. Эта своего рода покупка за счёт госбюджета, которая зародилась в Великобритании более века назад, вполне масштабируется с помощью современных технологий. Так что я считаю, что Creative Commons, не успев набрав обороты, будет в итоге вытеснен более прогрессивными моделями депозитов и призового вознаграждения.

— Год назад Вы принимали участие в нашем круглом столе «Книжный блокчейн: мифы и реальность». Мы говорили о возможных вариантах использования распределённых реестров, смарт-контрактов в книжном деле. И тогда пришли к выводу, что, пока мы работаем в классической схеме прямых взаимоотношений «автор — издатель», блокчейн не нужен. Как только выходим за границы индустрии и начинаем использовать сложные синтетические объекты, это полезная технология, которая создаёт новый рынок и обеспечивает возможность легально меняться правами. На тот момент это была по большей части теория. Появилась ли сейчас правоприменительная практика в книгоиздании/распространении?

— Нужно понимать, что самые серьёзные игроки в отдельных сегментах, скажем «ЛитРес», видят эту перспективу. Однако история с кроссрынками в сегменте книгоиздательства ещё не возникла: замкнутость индустрий пока не преодолена. А ближайшее будущее, когда одна отрасль создаёт ценность в другой, когда книга может породить мультфильм, мультфильм — компьютерную игру, а та — книгу, а потом они вместе игрушку или линию одежды, крайне интересно. В такой сложной ситуации лицензии, смарт-контракты, управление цифровыми объектами становятся просто необходимыми. Аналогичная ситуация возникает, когда в написании книги участвуют читатели.

Есть такой термин — «эффект Медичи». Считается, что в эпоху Возрождения взаимодействие банков, наук, ремёсел и т.д. привело к росту экономики за счёт переплетения и синергии отраслей. Кстати, право ИС возникло именно в этот период. Мне кажется, что сейчас мы стоим на пороге примерно такой же ситуации, когда индустрии вынуждены будут начать работать друг с другом. Например, «Союзмультфильм» начинает работать с производителями обуви. А какие у них взаимоотношения? Только лицензионные. Когда эта символика будет использоваться во многих торговых центрах и станет необходимо заключить полторы тысячи лицензионных договоров, возникнет потребность в блокчейне, смарт-контрактах и т.д. Сейчас взаимодействие точечное. Массового перехода творческих продуктов из одной индустрии в другую не наблюдается, но от первых ласточек до масштабных проектов — два-три года.

— Говоря об охране прав в издательском бизнесе, мы имеем в виду прежде всего книгу. Но текст существует и в докнижном виде: сетевые авторы часто пишут романы в Интернете и выкладывают их по главам. Затем может появиться электронное издание или печатное. В процессе жизненного цикла объекты права меняются. Есть ли возможность сохранять в распределённых реестрах связь между версиями произведения, разными изданиями?

— С точки зрения «цифры» вам о жизненном цикле думать не надо: цепочка блокчейн-записей сформируется сама собой, но нужно сопровождать каждый шаг: появление нового объекта, переработку и модернизацию старого, перевод объекта в более удобный для потребителя формат (например, оцифровку, переозвучку или добавление цвета в старые фильмы) — соответствующими контрактами, в которых зафиксированы условия передачи прав на исходный объект.

Когда вы взяли текст и из него сделали аудиокнигу, вложили туда творческий труд, голоса актёров, обработку — это создание нового объекта на основании старого. Вы, конечно, должны получить права на исходный текст и на каких-то условиях отчислять первичному правообладателю роялти. Всё должно быть прописано в смарт-контракте. Если потом эта аудиокнига вошла в сборник или коллекцию, появился новый объект. Там тоже возникают свои права и обязательства взаиморасчётов с каждым из предыдущих участников цепочки.

В технологической сфере, когда вы делаете смартфон, кресло или автомобиль, у вас те же самые цепочки. В цифровой среде создание, продажа и доведение до производства кресла ничем не отличаются от производства коллекции аудиокниг для детей. Это тоже цепочка прав, переданных на каких-то условиях: единовременного паушального платежа или роялти, исчисленного от количества продаж, прибыли или ещё каких-либо параметров. И тогда бездушный компьютер сам посчитает деньги и распределит их, исполнив все обязательства в цепочках. По такой модели сейчас, насколько я знаю, развивается система расчёта вознаграждения в Российском авторском обществе.

— Серьёзная проблема издателей на сегодняшний день — недоверие к системе, которая принимает электронный обязательный экземпляр в таком виде, в каком его можно использовать в библиотеке. При этом нет инструмента, который позволил бы фиксировать как права, так и реальные трансакции. Способна ли технология блокчейн помочь решить проблему?

— Разумеется. Более того, с Российской государственной библиотекой (РГБ) мы прорабатываем возможность осуществления такого проекта для научных журналов. Цепочки, о которых я говорил ранее, фиксирующие вклад авторов, рецензентов, факт передачи права журналу, издателям, формируются в сети IPChain. Доставка обязательного экземпляра, его передача РГБ — одна из записей цепочки. И как только выпуск уходит в печать, система автоматически исполняет ФЗ-77 и отправляет электронную копию в коллекцию РГБ. Такую систему подготовки журналов, взаимодействия с авторами и передачи обязательного экземпляра делает Государственный гуманитарный академический университет. Фактически в блокчейне фиксируется, что этот сложный цифровой объект бесплатно доступен в определённом месте. Данные журналы можно смотреть в читальных залах, в том числе в виртуальных. При этом будет накапливаться статистика использования, и мы попробуем ввести призовое финансирование авторам наиболее читаемых статей.

Для меня это очень интересный проект — реальное воплощение цифровой экономики и справедливого оборота ИС, в том числе и реализации модели, альтернативной Creative Commons и более многообещающей, чем та. Мы находимся в области, где можно сформировать новые обычаи делового оборота.

— Как на сегодняшний день обстоят дела с подготовкой квалифицированных специалистов в области ИС? Складывается ощущение, что их в ближайшем будущем потребуется очень много.

— Интеллектуальное право стало элементом общей культуры, поскольку все индустрии начинают зависеть от него. Этот элемент пришёл на смену узким отраслевым компетенциям. На сегодняшний день и развитие экономики, и изменение качества нашей жизни происходят за счёт создания и использования РИД.

Поэтому сфера ИС, как никакая другая, нуждается в новом качестве образования — только потому, что данная тема становится сквозной. Нужно говорить о том, как возникают права, как авторское право переходит в патентное, как они перетекают из рынка в рынок, где права защищают интересы творца, где — экономики, где стоят на страже общественных интересов и, наконец, как всё это оборачивается в «цифре». Эти конструкты мы положили в основу новой образовательной программы. Фонд «Сколково», ассоциация IPChain, ФИС и Российская государственная академия интеллектуальной собственности учредили кафедру цифровой экономики, которая построила новую, во многом уникальную, программу образования в этой сфере. Эксперимент оказался настолько успешным, что по его результатам создан научно-образовательный центр DigitalIP, выстраивающий сегодня партнёрство с другими вузами, научными и производственными организациями. Думаю, от центра дальше можно будет двигаться и к IP-университету.

— Каковы Ваши читательские предпочтения?

— По форме я отдаю предпочтение «бумаге», кроме аналитических и профессиональных материалов. Обычно читаю четыре-пять книг одновременно, поэтому получается это достаточно медленно. У меня, как правило, на столе что-то философское, связанное с теорией творчества, с культурой и т.п. Обязательно исторические произведения. Сегодня в стадии чтения — блестящая книга А. Ли «Безобразный ренессанс». Из художественного сейчас читаю сборник малоизвестных произведений 1920-х гг.: очень интересно, как художественное творчество следует за социальными, политическими процессами или, наоборот, их формирует. Это особенно ярко заметно на фоне книги М. Зыгаря «Империя должна умереть». Когда мы говорим о развитии ИТ, блокчейна и прочих технологических вещах, нужно на всякий случай эту книгу прочесть, ведь технологии не развиваются сами по себе, они вплетаются в ткань социальных отношений. Тогда и современная ситуация представляется более рельефно.

— Спасибо!

Беседовала Елена Бейлина

NB!

Сергей Юрьевич МАТВЕЕВ Президент Федерации интеллектуальной собственности

Родился 15 мая 1973 г.

В 1996 г. с отличием закончил физический факультет Калининградского государственного университета. Кандидат технических наук.

Работал на должностях программиста, заведующего лабораторией компьютерной графики, заведующего лабораторией геоинформационных систем, директора Центра новых информационных технологий Калининградского государственного университета.

С 2007 г. — проректор Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта.

С 2012 г. — заместитель директора, с декабря 2017 г. по февраль 2018-го — директор Департамента науки и технологий Министерства образования и науки РФ.

1 марта 2018 г. назначен вице-президентом, а 18 сентября 2018 г. — Президентом Федерации интеллектуальной собственности.

В статье использованы фотоматериалы, предоставленные пресс-службой ФИС.

Опубликовано в номере январь-февраль 2020