Накануне Дня космонавтики легендарный лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Георгий Михайлович ГРЕЧКО представил свою книгу «Космонавт № 34. От лучины до пришельцев». Издание, содержащее уникальные фотографии и рисунки, представляет собой воспоминания и рассказы автора о знаковых и необычных людях, космических полётах, и просто истории – весёлые и с налётом грусти.

— Георгий Михайлович, Вы замечательно чувствовали себя в ипостаси космонавта, телеведущего, учёного, инженера. А как Вам в роли автора?

— Это интересно. Это моя первая книга и, скорее всего, последняя. Я её наговаривал, а за мной записывали. Было множество ошибок, и я правил её два года. Вы знаете, когда-то я прочёл трилогию В. Яна «Чингисхан», «Батый», «К последнему морю». Очень хорошо запомнилось её предисловие, где сказано: если ты был участником или свидетелем чего-то значительного в жизни, сядь за стол и запиши, если не умеешь писать, пойди к писцу и продиктуй. Однажды я попал в госпиталь на обследование, которое должно было показать, быть ли мне космонавтом или не быть. Отбор был очень тяжёлый, а иногда и очень обидный. Как только я попал в этот госпиталь, у меня отобрали бритву, ремень и шнурки от ботинок. Оказывается, когда комиссия списывает лётчика с лётной работы, бывают случаи самоубийства. Для многих жить и летать – одно и то же. Со мной рядом были фантастические люди с потрясающими историями. Ни один фантаст такое не выдумает, а если бы и выдумал, ему бы не поверили. И если так случилось, что я был знаком с такими людьми, то решил, что должен был записать это сам или продиктовать писцу. И вот я купил ученическую тетрадь, взял карандаш и, когда вечером врачи ушли, начал писать, но быстро понял, что делать этого не умею, и выбросил тетрадь. Затем я пытался работать вместе с одним писателем, всё ему рассказывал, но в том, что он написал, своих слов не увидел. А потом мне посоветовали: «Слушай, ты же нормально рассказываешь! Зачем тебе писатели? Сядь, поставь магнитофон, а напротив себя посади человека, который заинтересован в том, что ты говоришь, и наговаривай. Потом уберёшь лишнее, и получится хороший текст».

— Так получилось, что у Вас в каждой главе присутствует упоминание какой-либо книги. Вы можете назвать одну главную книгу, которая Вам дала толчок ко всему? Почему космос?

— Конечно, в космос позвали книги. Сначала была фантастика, а потом научно-популярная литература. Я собирал книги о ракетах, книги 1930-х годов, труды Циолковского. У меня подобралась замечательная библиотечка. Тогда космонавтом я не мечтал и не хотел быть, потому что слова «космонавт» просто не было – я 1931 года рождения. Была формулировка «межпланетные сообщения». И вот я хотел принимать участие в межпланетных сообщениях. Потом прочитал «Аэлиту» А. Толстого, хотел встретить на Марсе Аэлиту. А потом меня «охладил» Циолковский. Он сказал, что человек полетит в космос только через сто лет. Поэтому я решил стать ракетостроителем, чтобы мой сын или внук смогли полететь в космос. В институте за пять лет у меня не было ни одной четвёрки, поэтому мне дали право выбрать место работы. И я выбрал команду С.П. Королёва, где делали самые большие боевые ракеты. А потом, когда мы сконструировали под его руководством трёхместные корабли, Королёв сказал, что в таком корабле не нужны три лётчика. Пусть один будет военным лётчиком, второй – бортовым инженером, а третий – учёным. Вот так Сергей Павлович сократил время Циолковского со ста лет до двадцати пяти. И так случилось, что я не только принял участие в создании кораблей, на которых летали Ю. Гагарин и нынешние космонавты, но и даже сам успел слетать.

— В Вашей книге встречается много замечательных имён. Кого Вы можете назвать главным в Вашей жизни писателем?

— Фантастики тогда было мало. Беляев был, наверное, самым первым фантастом. Но лучшими я считаю Стругацких. Недавно один молодой фантаст сказал, что Стругацкие устарели. Я ответил: «Через десять лет посмотрим: Стругацкие будут, а ты – нет».

— Вы смотрели последнюю работу Германа – его фильм по роману «Трудно быть богом» Стругацких?

— Если верить тому, что я прочитал, то он долго снимал. И, видимо, получилось немного не то, что планировалось. «Трудно быть богом» – это книга, которую я с собой брал в космос. Она очень сильная, меня поразила её основная мысль – никакая, даже самая развитая цивилизация не может ускорить развитие цивилизации примитивной. Этой книге не везёт. Её уже пытался экранизировать немецкий режиссёр, у него получилась просто стрелялка-догонялка. Будем надеяться, что найдётся режиссёр, который снимет так, как у Стругацких.

— Вы встречались со многими фантастами. С кем такая личная встреча особенно запомнилась?

— Встречи со Стругацкими и со Станиславом Лемом. Он хорошо говорит по-русски, и мы заспорили о «Солярисе». Я сказал, что мне понравился фильм «Солярис». А он отвечает: «Это не мой. Я представлял своих героев не такими, как увидел в фильме». Я ответил: «Так и должно быть, это же не иллюстрация к книге. Настоящий режиссёр делает не иллюстрацию, а своё произведение». В этом мы с ним разошлись.

— Что Вы почувствовали, когда первый раз полетели в космос?

— Все думают, что было страшно. На самом деле, совсем не так. У нас был серьёзный отбор – из ста восьмидесяти человек выбрали тринадцать. У остальных мечта сразу оказалась потерянной. Затем было множество экзаменов, где «пятёрка» – идёшь дальше, «четвёрка» – становишься дублёром, «тройка» – выгоняют. И даже если ты сел в ракету, это не значит, что ты полетел. Пока ракета не оторвётся от земли, у тебя нет уверенности в этом. И когда начался полёт, я думал, что, слава богу, все эти испытания уже позади. И есть только радость, что твоя давняя мечта наконец осуществилась.

— Как космос меняет людей? Какие события в жизни можно с ним сравнить?

— Один космонавт сказал, что полёт в космос ума не добавляет. Я думаю, это правда. Думаю, что полёт в космос – это усилитель. Он усиливает в человеке и всё хорошее, и всё плохое. Я ленинградец, для меня привычны асфальт, стены, визг трамваев. Когда отец вывозил меня на дачу, я там изнывал, не знал, куда деваться. А в космосе я поймал себя на том, что, выращивая горох как биологический эксперимент, подлетаю к нему не только для ухода и полива, но и просто так. Подлетаю и в невесомости смотрю на эти горошины. И когда я вернулся на Землю, у меня изменилось отношение к природе. Самое любимое занятие у меня теперь – смотреть на поле, а вдали лес, весенний или осенний. Есть очень жестокий закон, который действует в жизни, – это закон цены потери. Мы до конца не ценим того, что имеем. А когда потеряем, ценим, но, как правило, уже поздно. В этой консервной банке, где всё шумит, щёлкает, я потерял природу. Но вернулся и обрёл.

— Каковы были Ваши ощущения, когда Вы вышли в открытый космос, когда из космоса увидели Землю?

— Ощущения начались ещё до выхода. Между кораблём и станцией не открывался люк. Мне даже сделали специальную помпу, чтобы его открыть. Мы силой открыли этот люк, и надо выходить. А я думаю, как он закроется на обратном пути? Ведь если он не закроется, пропадёт и станция, и мы. Но пришлось выйти. Я начал осматривать станцию – было предположение, что она повреждена. А когда зашло солнце, я закрыл иллюминатор зеркальным фильтром. Ночью мне не нужно было работать, и я смотрел на Землю. Увидел Африку, а над ней вспышку. Оказывается, грозы над Африкой горят как блюдечко, а не стрелой или дугой. Человек силён – он может выйти в космос, где пустота, излучение, нет кислорода, и делать там что хочет. И вроде бы он сильнее природы. Но простая молния с Земли достаёт тебя своим отблеском.

— Есть ли у Вас какой-нибудь девиз космонавта?

— Мой девиз простой – прожить жизнь достойно. Девиз прост, а выполнить его очень трудно. Трудно настоять на своём, встать против чего-то общепринятого. Я понимал, что в космосе будут опасные моменты. И действительно, у нас был пожар, вовремя не раскрывался парашют. И вот чтобы в этот момент не струсить, не повести себя недостойно, я заранее искал себе моральные опоры. Я говорил себе: «Ты ленинградец, ты не должен вести себя недостойно. Ты – член коммунистической партии. У тебя есть фамилия, ты не должен опозорить своих родных». У меня при посадке не раскрылся парашют, не раскрылся и запасной. Я понял, что это смерть и осталось жить пять минут. И стало очень страшно. Этот смертельный страх сковывает человека. Но я же испытатель, и оставшиеся пять минут жизни надо потратить как испытатель. И я стал наговаривать на специальное устройство параметры корабля, чтобы успеть передать информацию о причинах его гибели. Страшно бывает и храбрецу, и трусу. Но храбрец преодолевает страх, начинает действовать даже лучше, чем в нормальных условиях. Не стыдно, что страшно. Стыдно не преодолеть страх.

Опубликовано в номере июнь 2013