Почему в России во все времена появляются «бесы»? Почему русский человек, будь он студентом, провинциальной барышней, потомственным князем или даже царём, может быть одновременно жалостливым и жестоким, благородным и мелочным, верным и распутным? Откуда эта истовость в любовных отношениях? И, наконец, кто же настоящий убийца Александра II? Двойные агенты, тайная полиция, царские жёны и любовницы, народовольцы и первые русские террористы, Маркс, Бакунин, Достоевский и многие другие – в новой книге Эдварда РАДЗИНСКОГО «Князь. Записки стукача».

— Эдвард Станиславович, о чём Ваша новая книга?

— Книга «Князь. Записки стукача» – о времени Александра II, но не только. На самом деле она описывает ситуации, довольно часто повторяющиеся в истории России. Как только страна начинает идти к либеральным реформам, моментально возникает союз самых консервативных сил и тайной полиции. Эти силы из самых лучших побуждений в определённый момент поняли, что Александр II ведёт страну к самому страшному для них – концу самодержавия, потому что конституция и самодержавие – вещи не совместимые. Николай I сказал: «Я скорее отступлю до Уральских гор, чем будет в стране конституция».

И вот, хотя несчастные народовольцы были уверены, что это именно они убивают Александра II, на самом деле ими дирижировала за занавесом тайная полиция и все эти великие конспираторы, как их будет потом называть большевистская историография. Эта книга – о тайной полиции, которая верила, что она спасает государство и самодержавие.

Александра II ненавидели и либералы, которые верили, что он останавливает реформы, т.е. не позволяет стране войти в хаос, и консерваторы, полагавшие, что он уничтожает власть. И самое удивительное, что это стало популярно в народе. Народ единодушно приветствовал вступление на престол Александра III, потому что почувствовал «знакомое» – плётку и власть. Страна, верили люди, выйдет из этого хаоса взрывов. И пришедший к власти царь сумел объяснять, что «вперёд» России – это значит «назад», что России нужна не конституция, а железное самодержавие. И поэтому строки А. Блока «в те годы дальние глухие в сердцах царили сон и мгла» точно описывают состояние душ, которое всегда возникает, когда страну «консервируют», когда нет этого воздуха, который называется свободой.

Я постарался рассказать, как формировалась тайная полиция в России. Вступив на трон, Николай I понял, что никакой тайной полиции в стране не существует, поэтому она и была создана во главе с Бенкендорфом. Но государь решил сделать невероятное! Дело в том, что в России полиция всегда была презираема, и тогда император начал выезжать в коляске с Бенкендорфом. Он брал его повсюду, и дело дошло до того, что когда Бенкендорф умер, государь сказал: «Никогда не забыть и никем не заменить» и поставил в своём кабинете его бюст… И все начали ждать нового, как говорили, «палача мысли». Это и было начало крепкой тайной полиции.

И ещё в книге я попытался расшифровать дневник Александра II – несчастного царя, который не знал, что у нас «на гору один тянет, а вниз сто человек». Его подлинные записи сделаны ужасным подчерком, их невозможно читать. Дневник царь писал для себя, поэтому в нём крохотные буковки, сокращения, смесь французского с русским, с английским, но всё равно это очень интересное чтение.

— Вы много пишете о царской России, а Россия революционная Вам интересна, в частности фигура Ленина?

— Ленин невероятно интересен – это путь интеллигента-радикала. Представляете, что должен был думать этот радикал, который объявлял, что министр должен получать столько же, сколько рабочий, который начал создавать самую жёсткую вертикаль власти? Владимир Ильич был мудрец, но почему-то верил, что уроки французской революции нас не касаются. Ленин знал историю, и не просто знал – писал. Как он мог подумать, что будет по-другому, что большевики избегут законов революции? Надо помнить, чем она заканчивается, не потому, что русский бунт – бессмысленный и беспощадный, а потому, что в любой стране бунт будет точно таким же. И те, кто делает революцию, должны помнить, что они – первые актёры, которые должны уйти со сцены, освободив её для тех, кто стоит за ними и ждёт.

— Продолжаете ли Вы писать на тему истории последних лет, работаете ли над советской историей? Что Вам сейчас интересно?

В советской России ничего не происходило нового: лежали те же грабли, на которые наступал и будет наступать наш народ. Мы точно так же мечтали о повороте назад, как и при царях, как и сегодня. У меня есть ощущение, что это те же люди, но просто под другими именами. Россия – это замечательный материал для писателя: всё время идёт трагедия и всё время в ней участвуют действующие лица, знакомые вам... Я хочу вернуться в театр. У меня есть несколько пьес, одну из них, старую, для пробы я прочёл по каналу «Культура», она называлась «Беседа с Сократом». Это мне интереснее, чем видеть их на сцене в постановке непонятных мне режиссёров. Вот этим я буду заниматься и кое-что напишу.

Я так и не стал настоящим драматургом, потому что позволял себе делать то, что драматург никогда не позволит: сокращал пьесы, выбрасывал из них что-то. И вообще, искусство театра не всегда мне было близко. Но всё равно я остался драматургом, и искушён театром, и поэтому вас так мучаю на экранах, потому что осталась жажда прочитать что-то своё. Думаю, что в театре я тоже перейду в свой любимый формат: выходя на сцену, не буду знать, что буду рассказывать. Каждый раз я буду рассказывать по-новому. Эта беседа с двумя тысячами человек каждый раз очень мобилизует и даёт стимул для творчества.

Опубликовано в номере апрель 2014