Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ– известный ведущий, журналист, писатель, профессор Высшей школы экономики, член Союза российских писателей, а также Академии Российского телевидения, лауреат премии ТЭФИ – 2012 в номинации «Ведущий информационно-аналитической программы».

Сегодня писатель представляет свою книгу «Музей революции», изначально выпущенную в электронной версии, затем издававшуюся в журнальном варианте и, наконец, увидевшую свет в традиционном виде.

— Александр, каков замысел Вашей новой книги «Музей революции»? Насколько известно, она отличается от журнальной версии.

— Книга была мной задумана несколько лет назад. В то время я полагал, что главным героем станет будущий директор музея, но затем там появились два старика, которые всех моих героев раздвинули, а сами вышли в центр, но, тем не менее, какая-то первоначальная часть осталась. Книга существует в трёх видах: электронном, журнальном (в журнале «Октябрь») и книжном, и все три чуть-чуть отличаются, конечно, не кардинально, это же не три разных произведения. Это просто три разных варианта: что-то есть только в электронном, что-то – только в журнальном.

— Почему Ваш герой – именно работник музея?

— С одной стороны, музей, особенно если это усадебный музей, соприкасается со всеми. То есть, если ты хочешь рассказать про всё вокруг и не придумывать каких-то фантастических связок, то это очень удобно. С кем обязательно встречается директор музея? И с интеллигентами, и с властью, и с олигархами, и с бандитами. Как нормальный директор, «отбивая» земли, может не встречаться со всеми этими людьми?! И тогда в эту воронку затягиваются все, и можно ненатужно изображать жизнь окружающих, не придумывая, как бы их всех взаимоувязать.

— Почему действие Вашего романа происходит в недалёком будущем?

— Я как раз хотел ускользнуть от чересчур прямых параллелей с современностью. Но пока я несколько лет писал роман, это будущее приблизилось. Более того, то, что я придумывал как фантасмагорию, которая позволяет как-то на излом взять судьбу героев, всё вдруг превратилось в некий суровый реализм в стиле критического. Сейчас я, находясь дома, обнаружил, что ведётся дискуссия о будущей войне в Арктике, а ведь я специально придумывал такую войну, которой не может быть – и как раз в Арктике.

— Расскажите о Ваших новых телевизионных проектах.

— Мы запускаем цикл фильмов о не очень крупных писателях с очень большими идеями. Есть писатели грандиозные, но их не обязательно обуревали большие идеи, и есть писатели не очень большие, но с грандиозными идеями. И при этом они очень разные идеологически. Короленко, например, всю жизнь сопровождала идея всемирной справедливости, а для Владимира Соловьёва идея-фикс – всемирная теократия. Или, например, Константин Леонтьев, для которого такой идеей является панславизм – мировое славянофильство, и полный его антагонист – писатель Владимир Жаботинский. Этот цикл требует огромного количества поездок, им мы будем заниматься с февраля по ноябрь. Всё буду делать сам, так как телевидение – жанр самодержавный. Демократия возможна в газете, в литературе, но совершенно недопустима на телевидении. Это производство, поэтому всё должно быть жёстко подчинено одной воле, и воля должна быть одна от начала до конца, до исполнения замысла.

— Вы сказали, что телевидение – это производство. А как быть с книгами, это бизнес? Ведь, хотя мы не относимся к книге как к продукту, мы можем его продавать, можем рекламировать.

— Тут надо с самого начала для себя решить. Телевидение – это действительно производство. Какое бы оно ни было, интеллектуальное или массовое, оно делается по одним правилам: 24 часа в сутки производится продукт, и он должен быть поставлен в срок. Следующий вопрос – для кого это делается. Ты должен понимать, что делать для всех – значит делать ни для кого. Книга вполне может стать бизнес-проектом для автора, ничего плохого в этом нет. Другой путь – книга пишется независимыми писателями, которые не задумываются о том, для кого она, как будет продаваться. И только потом, когда книга написана, автор, если хочет, если умеет, начинает думать, как достучаться до читателя. А если не умеет, за него это должен делать кто-то другой.

Сегодня считается, что художник – это что-то совершенно непредсказуемое и вдохновенное, а ведь к Микеланджело в его времена относились как к ремесленнику. И он сам ощущал себя ремесленником, и это ничуть не мешало ему быть грандиозным, свободным в своём выражении художником. Всё-таки романтическое противопоставление ремесленного и творческого не всегда работает, но цинизм всё же недопустим. Как только ты начинаешь думать в момент написания книги о том, кто её будущий читатель, что надо убрать, чтобы читатель остался, то книге конец. Она просто в этот момент в тебе умирает. Да и кто сказал, что в этой жизни всё надо делать для пользы? Что-то надо делать и для удовольствия!

— Чтобы написать хорошую книгу, нужно вдохновение. Что вдохновляет Вас?

— Вдохновение больше нужно в поэзии. В прозе нужно маниакальное состояние, когда ты не можешь избавиться от преследующего тебя замысла. И пока ты от него не избавишься, ты не закончишь работу, сколько бы лет она ни шла. С другой стороны, это образ, который стоит у тебя перед глазами, это судьбы, которые ты проживаешь вместе со своими героями. Ты живёшь несколько жизней, и это состояние нельзя ни с чем сравнить. Что касается форм вдохновения, то есть люди, которые запойно пишут, отрешаются от всего, пишут месяц, потом год не пишут, потом опять запойно пишут. Я так не умею. Я стараюсь на несколько дней в пару месяцев отключиться, уехать, чтобы никто не трогал, писать кусками, а потом каждый день скучно переделывать и переделывать, вплоть до следующего рывка. Я всегда говорю: «Если можете не писать, не пишите». Ведь помимо удовольствия, это ещё и мучение.

— Почему Ваша новая книга имеет такое название?

— Формально музей-усадьба, в котором разворачивается действие, имеет такое «прозвище», потому что там когда-то (я придумал, хотя в целом такое случалось при советской власти) дворянскую усадьбу превратили в музей только потому, что там кто-то из прежних хозяев был революционно настроен. У меня в книге один из владельцев прятал тираж газеты «Правда», поэтому был создан музей и прозван Музеем революции. Тут присутствует, конечно, некая метафора, да и слова в названии взаимоисключающие. Музей – это нечто консервативное, удерживающее память. Революция – это то, что взрывает всё, включая прошлое. Мир, в котором мы живём, – это музей бесконечной революции.

Опубликовано в номере март 2013