Сложность задачи формирования библиотечных фондов связана не только с сохранением большого массива информации, но и с миссией пропаганды чтения. Эти две функции неразрывно связаны. техническая революция, сопровождающаяся оцифровкой бумажных носителей, дала как положительный опыт, так и отрицательный. Привлечение интереса к чтению — одна из главных задач библиотечных культурных центров, и не столь важно, посредством какого носителя человек получает информацию.

Автор Сергей Анатольевич МАНСКОВ, декан факультета массовых коммуникаций, филологии и политологии ФГБОУ ВО «Алтайский государственный университет»

Мы хорошо знаем, что много читающие люди обладают широким кругозором, грамотной речью, интересны в общении. Современные философы и нейрофизиологи утверждают: увлечённое чтение являет собой один из видов транса, развивающего кору полушарий не менее, чем изучение иностранных языков. Этот механизм особенно актуален в подростковом возрасте, когда формируются личность и жизненные приоритеты. И здесь «развилка» между элитарной и массовой литературой не так принципиальна. Если молодой читатель присваивает себе реальность книг Ивана Ефремова, Анатолия Рыбакова, братьев Стругацких, Владислава Крапивина и становится активной частью этого мира, то он интеллектуально развивается. Механизм эмпатии формирует сложную личность.

Проблема выбора книг может рассматриваться и в другой системе координат. Традиционно русская литература исполняла дидактическую функцию. Обучение связывалось в первую очередь с мимезисом: художественный мир литературного произведения должен был в первую очередь отражать окружающую жизнь с её сложностью и перспективами и во вторую — культурную формацию, доминирующую в определённый временной период. Классическим примером смены культурных формаций может служить маятник Дмитрия Чижевского [1] — закономерность, согласно которой типы культур чередуются по принципу ориентации на содержание и на форму. Несколько упрощая, можно констатировать, что дидактические формации сменялись стилистическими. Так, на смену «каноническому» классицизму, главной задачей которого было изображение героев такими, какими им надлежит быть, пришёл романтизм: для него характерны метафизика, мозаичность, фрагментарная картина мира. Реализм ХIХ в. сменился модерном, а на смену ясному миру книг шестидесятых — семидесятых годов ХХ в. (Юрий Казаков, Виктор Конецкий, Олег Куваев, русские «деревенщики») пришли постмодернисты с их приоритетом стиля над сюжетом. Литературный процесс не стоит на месте, и маятник от постмодернистских экспериментов качнулся в сторону конструирования художественного мира, очень схожего с миром реальным. Классики иронической игры с претекстами и переворачиванием знаков: Владимир Сорокин, Виктор Пелевин, Татьяна Толстая — постепенно уходят из центра современного литературного процесса; свидетельство тому — фрагментарное присутствие их имён в коротких списках больших литературных премий, самоповторы и падающие тиражи. Вероятно, эти процессы обусловлены ещё и сокращением числа продвинутых читателей, способных за сложными уровнями текста видеть и игру с классикой, и изобретательную авторскую аксиологию.

Падение интереса к постмодернистским изыскам во многом связано с малой востребованностью текстов, связанных с художественным вымыслом. Последнее десятилетие главными бестселлерами становятся книги non-fiction. Пристальное внимание к этой литературе стало ощутимым после присуждения в 2006 г. тогда ещё новой премии «Большая книга» Дмитрию Быкову за биографическое исследование «Борис Пастернак». В ХХ в. книги из молодогвардейской серии «Жизнь замечательных людей» вызывали живой интерес, а в ХХI в. эта серия стала главным поставщиком призёров самых авторитетных премий («Алексей Толстой» Алексея Варламова, «Лев Толстой. Бегство из рая» Павла Басинского, «Аксёнов» Александра Кабакова и Евгения Попова, «Солженицын» Людмилы Сараскиной). Интересно, что и главная литературная премия мира — Нобелевская — в прошлом году была присуждена Светлане Алексиевич, пишущей в жанре вербатим, где в пространстве художественного интервью нет места вымыслу. Подтверждают эту тенденцию и периферийные региональные процессы. Самыми читаемыми книгами Алтайского края последних двух лет стали биографии в серии «Алтай. Судьба. Эпоха». Интерес к судьбам земляков (Герман Титов, Валерий Золотухин, Василий Шукшин, Михаил Калашников и др.) взял верх над художественным вымыслом.

К отражению реальной картины мира близки бестселлеры последних лет. Здесь хотелось бы выделить «Ненастье» пермского писателя Алексея Иванова. Начав с исторической фантастики «Сердце Пармы» и «Золота бунта», автор пришёл к документальному «Ёбургу» и перестроечному «Ненастью». Схожим путём идёт Андрей Дмитриев. Его «Крестьянин и тинейджер» — новый реалистический шаг в биографии начинавшего в постмодернизме писателя.

Ощутим и семантический сдвиг. Вымышленный мир фантастического настоящего и будущего уступает позиции историческим событиям прошлого. В последние годы главной темой современной литературы стал тоталитарный период отечественной истории. Казалось бы, большой блок лагерной литературы в своё время дал разные типы переосмысления пространства несвободы. По Варламу Шаламову, лагерь — ад, лишённый логики и гуманитарного начала; после этого опыта человек уже не может стать самим собой. По Александру Солженицыну, в заключении можно сохранить человеческое начало и остаться верным себе. Через полвека эта тема неожиданно возвратилась в русскую словесность. Потребовалась большая временная дистанция, для того чтобы вернуться к этой проблематике под новым углом зрения. Одним из пионеров среди наблюдателей за тоталитарным пространством стал Глеб Шульпяков с «Музеем имени Данте». Его книга вышла в 2013 г. и получила хорошие критические от зывы. В 2014 г. культовый роман Захара Прилепина «Обитель» не только собрал несколько литературных премий («Большая книга», «Русский Букер», «Книжная премия Рунета»), но и, казалось, навсегда закрыл лагерную тему для современников. Автору удалось собрать и «переписать» самые авторитетные мемуары о Соловецком лагере. Более того, он сделал авторов этих воспоминаний героями книги. Среди них — Д.С. Лихачёв, Б.Л. Солоневич, Ф.И. Эйхманс и многие другие. Благодаря сочетанию динамичного сюжета и эпичности произведение это может быть воспринято читателями разного образовательного уровня. Тему сталинских репрессий и выживания человека в заключении продолжила Гузель Яхина. Её «Зулейха открывает глаза» в 2015 г. тоже получила «Большую книгу». Освоенная Захаром Прилепиным фактография дополнилась новым взглядом. Главная героиня романа — молодая татарская женщина. Помимо нового национального и гендерного взгляда на проблематику определилась ещё одна яркая перекличка. «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, пожалуй главная женская книга лагерной прозы, тоже начинается в Казани. И здесь «татарское пространство» становится художественным объединяющим началом. Но общий для современной литературы вектор не заканчивается на первой книге Гузели Яхиной. Самая ожидаемая книга 2016 г. — «Авиатор» Евгения Водолазкина — посвящена вопросам переосмысления времени, и соловецкий пласт занимает в ней центральное место. Параллелизм двух эпох раскрывается через тему несвободы. Такой интерес, вероятно, во многом обусловлен современным состоянием массового сознания. Либеральная риторика ввела в обиход речевой штамп «рабское сознание россиян», но далеко не все сегодня готовы считать себя носителями оного. Отсюда и попытки понять, чем свобода отличается от несвободы и какие индикаторы дают сигнал движения по этому пути. В этом русле выстроена и «Лестница Якова» одного из финалистов «Большой книги» 2016 г. Людмилы Улицкой.

Сегодняшний литературный процесс тяготеет к большим эпическим формам, даже если они построены в мозаичной манере. Драма по своим родовым признакам (её лучше смотреть) не пользуется большой популярностью, лирика — удел посвящённых. Современная проза — главный объект читательского интереса. Малые прозаические формы, представленные такими произведениями, как «Крохотки» Александра Солженицына, рассказы Анатолия Гаврилова, «Фрески» Максима Яковлева, ушли на второй план. Первое место сегодня занимает роман. В радиопрограмме Дмитрия Быкова «Один» известный русский филолог Александр Жолковский дал такой ответ на вопрос о жанрах: «Так уж устроено в престижно-институциональном смысле, что за романы дают большие премии, признают их за большую литературу, большую книгу, рассказ же лишён такого статуса» [2]. Большая эпическая форма в большей степени позволяет «включить» механизм эмпатии, сделать художественный текст своей личной историей.

Литература:

1. Власов В. Г. Маятник Чижевского, или Как история убивает гениев. Добавления к теории прогрессивного циклического развития искусства Ф.И. Шмита // Архитектон: известия вузов [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://archvuz.ru/2015_1/1 (Дата обращения: 1.12.2016).

2. Программа «Один» радио «Эхо Москвы» [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://echo.msk.ru/programs/odin/1788716-echo/ (Дата обращения: 1.12.2016).

Опубликовано в номере март 2017