По официальным данным, в работе международной ярмарки интеллектуальной литературы Non/fiction № 22 приняли участие 288 издательств, книготорговых предприятий и институтов культуры. Соскучившиеся по живому общению читатели побили рекорд: в этом году в Гостиный двор пришли более 40 тыс. посетителей (в 2019-м — около 36 тыс.), а участники первого масштабного книжного офлайн-события 2021 г. провели свыше 400 мероприятий.

КРЕАТИВ В ПРИОРИТЕТЕ

Какие проблемы волнуют издательский бизнес столицы? Какое влияние на текущее положение дел оказала пандемия? Какие меры поддержки необходимы индустрии? Что могут предложить московские власти, для того чтобы издательства и книготорговля успешно развивались?

При Департаменте предпринимательства и инновационного развития города Москвы создано Агентство креативных индустрий, которое является единым окном для всех творческих отраслей, включая издательское дело. На ярмарке обсудили механизмы взаимодействия.

Роль книжных выставок и ярмарок как инструмента поддержки отрасли отметил учредитель Non/fiction Василий БЫЧКОВ.

— Согласно исследованиям, на один рубль, вложенный в выставку, приходится от четырёх до восьми рублей отдачи в зависимости от отрасли. Не случайно все развитые экономики поддерживают подобные события. Цена контакта на выставках кратно ниже, чем в других областях рекламы и продвижения. Это возможность прямой презентации, коммуникации, концентрированного представления рынка в целом. Что касается книжных выставок, то Россия — уникальная страна. В 2020–2021 гг. отменились многие крупнейшие книжные события в мире: и Болонская, и Лондонская, и Франкфуртская ярмарки. А у нас состоялись, пусть и с ограничениями, почти все: фестиваль «Красная площадь» в июне 2020 г., ММКВЯ — в сентябре, а Non/fiction с переносом — в марте 2021-го.

Книжные события имеют важное культурологическое значение с точки зрения генерации интереса к книге и литературе в целом. Механизм очень эффективный, потому что медийный. Благодаря усилиям всех участников и организаторов выставки вызывают живой интерес у прессы.

Второй, не менее важный, эффект — продвижение отдельных участников выставки. Третий — это продвижение продукта, в данном случае книги. Четвёртый — реальные доходы. По нашим подсчётам, консолидированные продажи за пять дней на Non/fiction составляют 90–120 млн рублей. Конечно, для крупных концернов цифры незначительные, но для небольших издательств, не имеющих своих электронных площадок и возможности войти в торговые сети, это существенно.

Потребность в мерах поддержки издательского и книготоргового бизнесов обозначил председатель Альянса независимых издателей и книгораспространителей Борис КУПРИЯНОВ.

— Для книжного бизнеса год оказался очень тяжёлым, и совершенно неожиданно для всех многие организации получили поддержку государства. Это было удивительно: мы к такому не привыкли. Конечно, она не покрыла затрат, но это стало знаковым действием. Надеюсь, что поддержка Агентства креативных индустрий будет адресной и более широкой. Что уже предложено — субсидия на участие в ярмарках для московских предприятий из креативных индустрий. Исторически так сложилось, что небольшие участники рынка не доверяют власти, и задача Агентства — разъяснить свою позицию и заработать авторитет у издательств.

Ещё одна важная тема — статистика. Мы не знаем, сколько в Москве книжных магазинов, издательств, каков оборот книг в столице. Если бы Агентство инициировало проведение такого исследования, это было бы полезно всем: и городу, и участникам рынка. Кроме того, за последние несколько лет многие государственные учреждения стали выпускать книги, а у музеев, театров, библиотек появились свои издательства. Но эти организации не умеют их продавать! Они находятся не в рынке, а в зоне действия ФЗ-44, не понимая, как искать потребителя. Нередко они издают шедевры, которые невозможно найти в московских магазинах. Если бы было организовано обучение для сотрудников таких организаций, это помогло бы читателям, книжным магазинам и самим культурным учреждениям.

У издателей и ритейлеров есть немало инициатив, в которых необходимо содействие. Это и обучение, и внедрение новых технологий, и юридическая поддержка. о самый радикальный вопрос — площади. В Москве нет территорий, на которых можно было бы разместить издательство или книжный магазин. Мы давно не рассчитываем на льготную аренду, как в европейских странах, хотя город может позволить себе сдавать издательствам помещения по сниженной ставке. Ещё очень важно наладить коммуникацию между издательствами, магазинами и библиотеками. Снятие барьеров в комплектовании, введение более лёгкой и быстрой процедуры закупки представляется очень эффективным, тем более что формируются библиотечные фонды в стране неудовлетворительно. Хорошо бы, чтобы Агентство объединило всех участников рынка: у нас мало площадок, на которых можно поговорить и выработать эффективные решения.

Инфраструктура поддержки предпринимательства в городе сложилась достаточно давно, но в прошлом году подход поменялся. Столичные власти решили выделить креативные индустрии как отрасль, с которой нужно отрабатывать повестку на особенных основаниях, учитывая, что значимость её возрастает с каждым годом, отметил заместитель руководителя Департамента предпринимательства и инновационного развития города Москвы Андрей ЖЕЛЕЗНЯКОВ.

— Действительно, можно придумывать сколько угодно инициатив, но, пока мы вместе с индустрией не сможем доносить эту информацию до участников сообщества, они работать не будут. Многие просто не знают о существующих мерах поддержки, например о том, что Москва готова компенсировать 350 тыс. рублей каждому столичному участнику выставки Non-fiction. Есть субсидия, позволяющая компенсировать затраты предпринимателей на комиссию, которую они платят сервисам доставки. В прошлом году это касалось только продуктов питания, но с точки зрения книг вопрос открыт, мы ждём заявок.

Из субсидий можно тратить деньги на контекстную рекламу, обучать сотрудников и компенсировать до 120 тыс. рублей на каждого. Покажите документ об обучении, и город вернёт вам деньги. Уверен, что в издательском деле есть проекты, связанные с приобретением оборудования. Представители индустрии могут получать компенсации до 10 млн рублей на оборудование и на уплату процентов по кредитам. Отдельный блок — экспортные субсидии. Есть понятие адаптации продукции, экспортируемой за рубеж. В это субсидирование мы намерены включить переводы книг на иностранные языки. Правительство Москвы готово компенсировать до 3 млн рублей. Существует понятие «экспортный кэшбек». Власти столицы готовы возмещать 10% от экспортной выручки.

Таким образом, существуют достаточно действенные программы. Основная проблема их реализации — негативная реакция предпринимателей, связанная с отказами после сдачи документов. Да, процедура была несовершенной. Сегодня мы изменили механизм подачи заявки, чтобы каждая из них доходила до результата: не отказываем, а даём 10 дней на доработку.

Мы заинтересованы выстроить диалог со всеми креативными индустриями, потому что только так можно придумать новые меры поддержки, понять реальную потребность, а не генерировать её сверху. Действительно, встречаться нужно чаще, и мы будем поддерживать такие инициативы. Что касается образовательных проектов, то мы реализуем немало мероприятий для разных предпринимателей: от начинающих до тех, кто хочет вывести свой продукт на экспорт. Есть акселераторы, такой будет и по креативным индустриям: можно будет проанализировать проект, оценить свои возможности, выйти из зоны комфорта, протестировать гипотезы. Обязательно доработаем образовательный блок под креативные индустрии.

Запуск Агентства креативных индустрий — важное событие с точки зрения генерации идей. Мы их будем отрабатывать и в рамках экспертного совета продвигать. Наша ключевая задача — охват, мы готовы к диалогу.

КТО ПОЕДЕТ В ЕВРОПУ?

Какие современные российские произведения могут заинтересовать читателя другой страны, кто узнаваем и интересен, как различаются читательские предпочтения? Что, кроме таланта и удачи, поможет книге в путешествии по миру? Заинтересованный диалог на тему продвижения русской литературы в Европе состоялся с участием французских коллег.

По словам Ирины БАРМЕТОВОЙ, главного редактора журнала «Октябрь», нынешняя ситуация очень сложная. Литературоведение как наука, литературная критика практически утрачены, и не только в России: это мировая тенденция. Куда переходят эти функции, кто оценивает книгу, чтобы перевести её на другой язык? Очевидно, что интерес к отечественным произведениям сейчас упал. А поскольку литературоведение исчезло, литература начала смыкаться с социологией, политикой и становиться инструментом, объясняющим те или иные политические шаги. Тем не менее не очень понятно, кто диктует целой стране, что она будет читать и через какие книги узнавать другой народ.

Почему же нас меньше читают? Чего не хватает российскому писателю? К разговору подключилась Анн КОЛЬДЕФИ-ФОКАР, издатель, исследователь литературы, профессор, переводчик (Франция).

— Я бы поставила вопрос иначе. Чего не хватает французскому читателю, чтобы читать русскую литературу? Французы продолжают изучать русских классиков: Толстого, Тургенева, меньше — Гоголя, Достоевского. Что касается современников, то проблема не в самой литературе, а в том, что эти книги ставят очень серьёзные и сложные вопросы, касающиеся не только России, но и всего мира, а прежде всего европейской культуры. Эти вопросы не обсуждают сегодня в Европе, по крайней мере во Франции. Кроме того, в стране до сих пор существует такая идея, что Франция — центр цивилизации, культуры, литературы. И чему эти русские будут нас учить в своих книгах? К сожалению, это факт.

По мнению исполнительного директора Института перевода Евгения РЕЗНИЧЕНКО, современная русская литература востребована, но недостаточно, её читают, но мало.

— Посмотрим, кто основные игроки на этом поле. Есть текст, созданный писателем. Он выпускается в российском издательстве. Издатель его продаёт, получает деньги. Мы хотим, чтобы произведение было перенесено за границы нашей страны и издано на другом языке. К этому процессу с российской стороны подключаются литературный агент, критики и литературоведы, переводчики, PR. Для того чтобы зарубежный издатель обратил внимание на текст, должно существовать экспертное сообщество. Однако на каждом из этих этапов мы запаздываем. По количеству переводчиков, способных перевести с русского на английский, мы отстаём раз в пять по сравнению с числом тех, кто переводит с английского на русский.

Мы находимся в рынке, и, если хотим перенести русские тексты на зарубежную культурную почву, отношения должны быть рыночными. То есть нужны хорошие тексты и в хорошем смысле алчность издателя. В том, что русскую литературу не читают за рубежом, виноват прежде всего российский издатель. В каждом долларе, фунте, рубле много личного, т.е. энергии издателя. Только когда отечественные издатели начнут активно продавать права за рубеж, ситуация изменится кардинально.

Русская литература XIX и XX вв. создавала смыслы, именно поэтому она выходила за рамки собственно литературы, занимала место религии, этики и эстетики и была интересна. Есть ли сегодня писатели, способные создавать произведения смыслов?

Свою позицию высказал писатель Владислав ОТРОШЕНКО.

— Не знаю, кто из современных российских авторов способен писать без стёба, характерного для 1990–2000-х, не опасаясь того, что его закидают камнями за пафос и напыщенность. На мой взгляд, ужасно, когда литература начинает бояться саму себя. Эти отголоски страха серьёзности действительно существуют в современной русской литературе. На этом поле мы сегодня проигрываем, потому что европейские писатели не боятся быть серьёзными.

Кроме того, важна прогностическая функция литературы. Например, французский писатель Мишель Ульбек создаёт произведения, которые на полшага впереди мировых событий. Мы здесь тоже отстаём. Наши антиутопии — они все о вчерашнем дне. Хочется увидеть в русской литературе предчувствие того, что с нами будет завтра, опережение всех СМИ, всех политиков.

На оптимистической ноте дискуссию завершил французский переводчик и издатель Ив ГОТЬЕ.

— Я постоянно слышу о том, что интерес ко всему русскому снижается. И в какой-то момент принял решение не обращать на это внимания, а работать, читать, переводить. На самом деле нет такой науки, которая бы решала, что интересно людям. Более того, неоднократно замечал: если начинаешь рассуждать с позиции того, что люди будут читать, а что — нет, в итоге обязательно ошибёшься. Для меня литература — это в первую очередь любовь к слову, то, насколько мастерски автор этим словом владеет.

Даже между высокой литературой и документальной грань бывает очень тонкой. Яркий пример — книга «Таёжный тупик» — о староверах, которых обнаружили в конце 1970-х гг. в сибирской тайге. Во Франции в издании этой книги мне неоднократно отказывали, обосновывая тем, что она никому не интересна. Тема действительно очень специфическая, локальная. Казалось бы, что французы в этом понимают? Но сама история, по сути, робинзонада, и в этом смысле она универсальна. В итоге мне удалось перевести и издать книгу, и в скором времени её тираж превысил 70 тыс. экз., что по французским меркам победа. На самом деле интерес читателя — вещь тонкая и таинственная. Маркетинг не способен определить, какой будет судьба того или иного произведения. Критериями успеха могут быть качество повествования и личное отношение к теме, автору, его идеям.

ПОЧТИ КАК У НАС, НО НЕМНОГО ИНАЧЕ

Каким же оказался для французского книжного рынка необычный 2020 год? Об этом на площадке ярмарки рассказал представитель Международного бюро французского книгоиздания Николя РОШ.

По словам эксперта, французский рынок книгоиздания за прошедший год просел, но меньше, чем ожидалось. Первый месяц 2020-го оказался неплохим, но затем начался спад, связанный с тем, что все книжные были закрыты и продажи осуществлялись только электронных и аудиокниг. В мае французские читатели смогли попасть в книжные магазины, и продажи вновь пошли вверх. Связано это было в том числе с тем, что другие культурные предложения остались ограниченными, в частности в кино можно было попасть только при соблюдении строгих санитарных норм.

К сожалению, решение об отнесении книжных магазинов к социально значимым принято не было, и во вторую волну до конца декабря они оставались закрытыми. В завершение года владельцы книжных магазинов испытывали серьёзное беспокойство, потому что порядка 25% годового оборота приходится на декабрь. Перед Рождеством магазины наконец открылись, и мы наблюдали бум продаж книг, притом что оставались закрытыми театры и кино. Книга стала главным культурным продуктом и одним из основных подарков.

Год закончился падением: книгоиздатели выпустили намного меньше книг, чем планировали. Тем не менее можно выделить некоторые тренды. Лучше всего продавались художественная литература и учебники. Последние — в связи с тем, что во Франции была принята образовательная реформа. Достаточно успешно продавался шлейф: дети два месяца не ходили в школу и родители искали альтернативные решения, чтобы те могли заниматься дома. Книги для подростков, комиксы и манга растут быстрее всего, их активно переводят на иностранные языки. Растут продажи книг, посвящённых различным хобби и практическим аспектам жизни.

Интересный тренд: если в начале года были востребованы новинки, то затем стали лучше продаваться книги, выпущенные два-три года назад. В частности, у романа Альбера Камю «Чума» наступила вторая молодость. Благодаря этим книгам многие издатели смогли улучшить ситуацию, подорванную кризисом.

За последние 25 лет во Франции постоянно росло количество новинок, и книжным магазинам было довольно сложно их реализовывать. В 2020 г. Число новинок уменьшилось, и книжные смогли продать все накопившиеся стоки. Следует отметить, что издатели решили перенести то, что было запланировано на первую половину 2020 г., на второе полугодие или даже на 2021-й. Это коснулось прежде всего путеводителей по разным странам.

В крупных книжных (магазинах первого уровня) во Франции продаётся около трети книг. Магазины второго уровня чуть поменьше, в них может продаваться пресса, это ещё треть продаж. Книги продаются и в гипермаркетах, но здесь в последнее время наблюдается падение, хотя весной ситуация была обратной: книги можно было купить только там. Данный канал продаж оказался в привилегированном положении, поэтому его доля в 2020 г. несколько выросла. Однако, несмотря на пандемию, независимые книжные во Франции по итогам года вышли в плюс. Естественно, в период карантина выросли продажи через Интернет — на 10%, а прирост числа сетевых покупателей составил 6%.

Интересная тенденция наблюдается с э-книгами. Их продажи выросли во время первой волны пандемии, менее значительным рост был осенью. Как только ситуация нормализуется и отменят карантин, продажи э-книг вернутся к стабильному уровню. Наблюдается взрывной рост аудиокниг: число их приверженцев увеличилось за год на 70% и составило 3 млн.

ПОСТЛИТЕРАТУРА: ТЕКСТОВЫЕ СТРАТЕГИИ СОВРЕМЕННОСТИ

В последнее время на книжном рынке доминируют тексты наподобие autofiction. Они привлекают читателя не только разнообразием историй, но и формой, художественным языком и стилем. Почему это направление стало популярным в мире и каково его положение в России? В дискуссии приняли участие издатели и критики.

По мнению писательницы, преподавателя НИУ ВШЭ Арины БОЙКО, autofiction как термин появился в 1970-е гг. во Франции. Популярным на Западе это явление стало в 2010-х. Типичные для жанра имена — Карл Уве Кнаусгор, Дэвид Шилдс.

Популярность направления связана с тем, что роман уже не способен описать реальность XXI в. В медиа можно встретить такие рассуждения: заканчивается постмодернистский роман и начинается какой-то другой — гибридный, авторский, искренний. Важно не только что в данном жанре есть автобиографическая часть, личная история, но и то, что это гибридный формат с изящно сконструированными проблемами, как, собственно, и в theory fiction: не сухое академическое изложение, а увлекательное чтиво. Тот факт, что можно прочитать книгу и получить два в одном: новую информацию и эмоциональную историю, привлекает читателя. Autofiction каждый раз изобретает что-то новое.

В прошлом году произведение в жанре autofiction вышло в издательстве Ad Marginem. Это книга Оливии Лэнг «Крудо». О причинах выбора рассказал Михаил КОТОМИН, главный редактор издательства Ad Marginem.

— Оливия — британская писательница, пропагандист жанра autofiction. Все её книги являются в той или иной мере комбинацией приёмов fiction, в которых присутствует сам автор. Художественная литература уже давно выглядит иначе. В литературной среде идут разговоры об усталости от романоцентричной культуры. Большой период, когда литература мерилась романами, берущий начало в XIX в., заканчивается. Всё больше пишущих людей понимают условность такой жанровой конструкции.

Современное сознание находится под сильным давлением Интернета, его не сравнить с сознанием человека, который открывал толстый роман при свете свечи. Это такое фрагментарное восприятие, которое за последний год обогатилось фобиями и тревогами. Autofiction — самый популярный альтернативный путь, но, вообще, их много. Иногда это попытки вспомнить забытые имена, встроить в пространство литературы неканонические жанры (сборники рассказов, «открытки с того света» и т.п.).

По словам Игоря КИРИЕНКО (критик, шеф-редактор «Кинопоиска»), основной подход autofiction — стратегия, для которой свойственна фигура автора — начинающего писателя.

— Это такой роман о том, как главный герой приходит к идее написать книгу о себе. В русскоязычной традиции немало подобных текстов. Нечто похожее происходит и в сериальном мире. Один из самых обсуждаемых сериалов прошлого года I may destroy You — это autofiction на языке телеискусства. У него есть создательница, которая использует свой опыт, смешивая факты и задавая им художественную обработку. И если на Западе autofiction-романы выходили на протяжении 30–40 лет, то к нам они попадают одновременно и кажется, что в современной прозе нет ничего, кроме этого жанра: все пишут так, везде одно огромное «Я».

Дискуссию завершил шеф-редактор Storytel Константин МИЛЬЧИН.

— Мне кажется, самое интересное в autofiction — не термин и его история, а популярность. В некоторой степени autofiction — это такая нейросеть: мы имеем дело с неким модным явлением и писать книги в этом жанре гораздо круче, чем что-либо другое. При этом речь идёт о людях, которые сами по себе, может быть, и неинтересны: они становятся популярными благодаря своим книгам. По умолчанию этот жанр женский. Я вижу его родство с Instagram, TikTok и стендапом — жанрами, базирующимися на документалистике. Autofiction — такой же Instagram, фиксация событий жизни в картинках и текстах. Но я бы не стал хоронить другие жанры. Сейчас autofiction в тренде, но романы ещё вернутся.

УЧЁНЫЙ В ЛИТЕРАТУРЕ: ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, ЗЛОЙ?

Несмотря на обилие самых разных книг об исследователях, их автобиографий, воспоминаний и записок, в современной художественной литературе этот тип героя либо совершенно отсутствует, либо представляется читателю крайне неприятным. Странным образом такая тенденция захватывает весь мир. Но почему? Когда и отчего исчез романтизированный образ учёного? В проблеме разбирались критики, читатели и литературоведы.

Тему обозначила литературный критик Галина ЮЗЕФОВИЧ.

— 2021-й объявили Годом науки и технологий в России, и меня пригласили выступить с рассказом о том, как отображена наука в современной литературе. У меня на памяти было огромное количество разных книг, в которых герой-рассказчик — учёный. В основном это разные формы автобиографий, autofiction или научные биографии: «Песни драконов» Владимира Диница, «Главарь банды на день», в которой социолог и антрополог изучает чёрные банды Чикаго, «Записки примата» Роберта Сампольски и др. По моему мнению, и в художественной литературе с учёными всё было прекрасно. Однако если учёный вдруг в ней и появляется, то, как правило, это пренеприятный тип, маньяк, убийца наподобие Нортона Перины из книги «Люди среди деревьев». Это учёный, ненароком устраивающий небольшой геноцид острова, который приехал изучить. Литература 1960-х была проникнута научным прорывом. Отважные учёные готовы рискнуть своей жизнью, пожертвовать защитой диссертации, ради того чтобы сказать людям правду. Сегодня положительных героев-учёных, которых хотелось бы любить, таких как физики из «Иду на грозу» Даниила Гранина или из «Звёздного билета» Василия Аксёнова, нет.

Как отметила молекулярный генетик Анна КОЗЛОВА, в современном мире много книг, которые описывают не учёного как героя, а науку как среду.

— В XVIII–XIX вв. образ учёного-одиночки был чрезвычайно важным и очень узнаваемым. Науку творили индивидуумы. В современном мире этого практически не происходит, открытия делают коллективы учёных, университеты, лаборатории. Мы мало знаем исследователей, ответственных за какие-либо открытия, это единичные случаи. Разные коллективы приходят к одинаковым результатам и дальше двигают науку вместе. Учёный больше не одиночка. И как персонаж книги он постепенно уступает место науке как среде. Пример — книга Стивена Кинга «Институт», в которой наука — важная часть этой истории. Есть ещё один тип — учёный-робинзон, который волею судеб оказывается в сложных обстоятельствах и вынужден менять мир силами науки. В современной литературе это, например, роман «Марсианин» Энди Вейра. А Луиза Бэнкс из «Истории твоей жизни», по которой снят фильм «Прибытие», — положительный и вдохновляющий пример учёного-гуманитария, каких в книгах намного меньше, чем «технарей». Ещё один пример — роман «Аннигиляция», в нём героинями являются женщины-учёные с их довольно симпатичными философскими рассуждениями.

Интересно рассмотреть вопрос, почему вообще существует культура негативного отношения к учёным.

По мнению Г. Юзефович, если где-то хорошие учёные ещё остались, так это в фантастике. Также они встречаются в прошлом, в исторических романах.

— Этот жанр или фантастический, как единорог, или вымерший, как дронт. То есть находятся такие персонажи не в актуальной реальности. Почему так? Мы сегодня живём в обществе, которое одновременно технологически зависимо и технофобно. Наука всё менее понятна и всё больше похожа на чёрную магию. Очевидно, что вся истерия по поводу пандемии (искусственное происхождение, вакцинация-чипирование) — порождение глубокой технофобии. Чем больше в мире технологий, чем больше мир пронизан наукой, тем больше страхов и проблем. Поэтому негативный образ учёного, который не считается с моральными принципами, всё чаще проявляется в книгах и в кино. Литература становится отражением нашей тревожной реальности.

В ходе встречи прозвучало мнение о том, что сегодня в целом уровень читателя снижается по сравнению с советским периодом, а разрыв между наукой, которая совершает большой скачок, и читателем становится драматическим. Вопрос в том, готов ли читатель к образу учёного, который несёт разумное, доброе, вечное, и готов ли читатель его романтизировать.

Г. Юзефович отреагировала так.

— Я всегда одинаково плохо отношусь к сегрегации читателей. В некотором смысле потребитель всегда прав. Конечно, это десакрализация литературы, но ведь книга пишется для читателя. Если мы предполагаем, что он недалёк и не может прозреть романтические идеалы, несомые учёным, то это точка зрения непродуктивная. Сегодняшнее требование общества — в плоскости этики. Мы хотим, чтобы в книгах учёные делали что-то такое, что мы можем понять. Но чтобы разобраться в современной молекулярной биологии, нужно иметь профильное образование. Даже биологи из соседних областей друг друга не понимают, то же самое касается любой динамично развивающейся науки. У нас есть запрос на то, чтобы учёные делали добро. Они резонно возражают: вообще-то, научное исследование вне морали и этики. Отсюда разрыв между условным героем и условным читателем, а ведь есть ещё и писатель. Автору, чтобы он захотел написать роман об учёных, которых мы можем полюбить, нужно знать очень много, и если он это выучил, то, скорее всего, писать уже не будет.

Дискуссию завершил критик, сооснователь Ridero Александр ГАВРИЛОВ.

— Средневековый европейский университет был обнесён высокой стеной и находился в серьёзном противостоянии с тем городом, с которым соседствовал. За стеной университета позволялось то, что никому нельзя. Литература, возникшая по ту сторону стены, на университетской стороне, в настоящий момент вышла к горожанину и вынуждена обслуживать его интересы. Единственная возможность с этим что-то сделать — образовывать писателя.

Подробно об этих и о других мероприятиях в рамках Non/fiction можно узнать по ссылке: https://moscowbookfair.ru/programma.

Опубликовано в номере май 2021