Новые технологии не просто внедряются в нашу жизнь — они её резко меняют. «Умные» производства, виртуализация, персонализация уже сегодняшний день образования. Какого выпускника формируют образовательные сообщества? Профессионала, ответственного за своё будущее, или человека-машину с заданным набором компетенций? Может ли прогресс быть стратегией государственной политики? Что ждёт наши вузы и школы на новом витке индустриализации? Ответы на эти и другие актуальные вопросы эксперты искали на Московском международном салоне образования.
Рассуждать на темы образования и инноваций — неблагодарное дело, считает Президент фонда «Институт развития имени Г.П. Щедровицкого» Пётр Щедровицкий. Как сопоставить средневековый университет и появившийся примерно в то же время первый шлюз на реке? Можно уйти в сторону и сказать, что имеем в виду не образование, а подготовку кадров. Поменялись технологии — возросли требования к специалистам — изменились учебные программы. Но есть ли такое пространство, в котором удастся соотнести образование и технологические инновации?
— Если не рассматривать происходящее сегодня как нечто уникальное, то деятельностную картину мира можно более или менее успешно связать с той формацией образования, которая всем известна. За прошедшие со времён промышленной революции 500 лет, на мой взгляд, произошли четыре технологических взрыва, один из которых мы наблюдаем в режиме реального времени.
Как и предыдущие, этот взрыв обеспечит фантастический рост производительности труда и экономию ресурсов. Единица продукции будет обходиться дешевле и с меньшими затратами времени и человеческого труда. По Маккензи, если паровой двигатель давал 0,3% роста производительности труда в год на протяжении 60 лет, то искусственный интеллект, машинное обучение и роботы обеспечат 1,5%-ный годовой рост в течение полувека. Цифровизация, о которой все сегодня говорят, лишь небольшая часть этого процесса.
Появятся совершенно новые виды деятельности и профессии, десятки и сотни специализаций, которые сегодня никакими системами подготовки не формируются. Люди осваивают новые виды деятельности самостоятельно, и в этой ситуации единственной задачей системы обучения и воспитания становится поддержка процессов самоопределения и позиционирования. Этому нужно учить ребёнка с двух лет, а лучше — с нескольких месяцев. Практика самоопределения внутри учебного процесса — та стартовая площадка, с которой человек может выйти в большой мир.
Как следствие, неизбежен переход к другой педагогике. Изменения, которые происходят сейчас, отнюдь не революционны: индивидуальным образовательным программам уже 50 лет. Меняются технологии внутри педагогической практики, но самое главное — содержание образования. Переформатировать придётся всю человеческую культуру, так же как её трансформировали в XIX в. под появившийся исследовательский университет, когда возникли учебные предметы. А то, что в классе будет миллион человек, появится всемирная система признания дипломов, лекции станут читать в одном месте, а слушать по всему миру, — это мелочи жизни.
Как отметил П. Щедровицкий, сегодня образовательная среда реагирует на технологические изменения четырьмя способами. Первый из них — категорический отказ преподавателя от гаджетов в аудиториях. Это связано с тем, что очень часто студенты провоцируют его на конфликт, указывая на неправильно названные даты, не совпадающие с «Википедией» и иными источниками определения. Преподаватель вынужден изворачиваться, искать объяснение ситуации. В результате — полная технологическая аскеза.
Второй подход — прагматический. Появляющиеся в нашей жизни социальные сети, искусственный интеллект, базы данных, Big Data преподаватель предлагает использовать как иллюстрацию к своему предмету. В конце лекции или семинара возможно обсуждение этих сущностей.
Третий подход — задачный. В данном случае технологические тренды выступают в качестве содержания образования и рассматриваются как задачи для учащихся. Решая их, студенты осваивают и другие элементы содержания. Этот подход периодически всплывает в отечественной практике. Первая волна наблюдалась в 1920‑х с появлением проектного обучения, вторая — в 1960‑х, а третья — сегодня, но исключительно в неформальном обучении.
Четвёртый подход предполагает погружение учащихся в производственную сферу, где они могут заняться тем же, чем занимаются крупные корпорации. Непонятно, остаётся ли в данном случае образование как таковое, тем не менее довольно кастомизированно этот подход применяется, пояснил эксперт.
По мнению советника Председателя Государственной Думы Алексея Чадаева, в современном обществе платформы вытесняют с рынка людей и компании. Как пользователи мы можем наблюдать данный тренд на примере такси. В какой‑то степени это стратегия и Amazon, и Aliexpress и, конечно, Coursera.
— Рынок образования в очень краткосрочной перспективе ждёт то, что произошло с рынком перевозок и электронной коммерции. Это означает, в частности, что самостоятельные кванты образования уменьшатся. Если вчера мы говорили о вузе, то сегодня — о программе и даже о курсе. Что касается регуляции рынка, то платформа становится и законодательной, и исполнительной, и даже судебной властью. Специалисты отмечают, что государство в лице Рособрнадзора плохо справляется с мониторингом контента и учебных программ вузов. Его функционал вполне может перейти к платформам, которые получат лицензии и станут осуществлять аудит качества образовательного контента. Ещё одна особенность платформенной реальности — бурный рост числа сервисов навигации. Вуз в этих условиях становится не столько производителем контента, сколько структурой, формирующей индивидуальные образовательные траектории. Возможно, утратят своё значение уровни образования: бакалавр, специалист, магистр и т.д., а вместо них появится система ранжирования, включающая десятки разных степеней, реально показывающих компетенции человека. Изменение рынка образования вызовет к жизни новые типы компаний и организационных сущностей. Сегодня многие процессы уже активно идут.
Как на вызовы технологий реагируют вузы? К анализу ситуации подключился ректор Вятского государственного университета Валентин ПУГАЧ.
— Образ будущего университета у меня до недавнего времени ассоциировался с набором трендов последнего десятилетия. Много копий сломано в дискуссиях о дистанционном и электронном образовании, о других новшествах, которые вузы стремятся взять на вооружение. Они бравировали современными технологиями на выставках, конференциях и форумах. Мы оценивали опыт коллег из ведущих университетов, слушали их лекции и по возможности старались использовать инновации у себя. Где‑то получалось лучше, где‑то — хуже, тем не менее все прошли этот путь.
Первым этапом стало появление в вузах служб, которые пытались внедрить дистанционное электронное образование. Мы стали набирать тьюторов, создавать интернет-порталы, технические сервисы, чтобы обеспечить инфраструктуру. На втором этапе занялись контентом. Лекторы, профессора, преподаватели начали записывать курсы, лекции и семинары. Так в университете сформировалась достаточно большая коллекция онлайн-курсов.
Тем временем крупнейшие мировые образовательные центры начали переводить свои электронные ресурсы на иностранные языки и бесплатно выкладывать их в Интернет, порождая жёсткую конкуренцию нашим не всегда профессиональным попыткам создать цифровой контент. И наступил момент, когда мы на учёном совете приняли решение не гнаться за лидерами, обладающими серьёзными финансовыми ресурсами, временем и возможностями. Преподавателям, заведующим кафедрами и деканам факультетов была поставлена задача не генерировать собственный контент, а сконцентрироваться на маркетинге онлайн-курсов и других цифровых ресурсов, которые существуют в стране и мире.
Двигаясь в этом направлении, мы столкнулись с рядом проблем. Прежде всего преподаватели понимают: чем оперативнее они найдут качественный электронный контент, тем быстрее почувствуют сокращение нагрузки и поймут, что стали менее нужными. Профессоров и доцентов заменят роботы, и в вузах останутся тьюторы, консультанты и т.п. Как разрушить этот барьер со стороны традиционных образовательных учреждений, неясно.
Вторая проблема связана с тем, что студенты не хотят заниматься в формате онлайн-курсов. Даже самые продвинутые из них при выборе между курсами лучших мировых экспертов и лекциями региональных профессоров предпочитают живое общение.
Тем не менее мы прекрасно понимаем, что технологические тренды будут превалировать. В российское высшее образование в ближайшее время придут крупнейшие мировые игроки и очень быстро вытеснят сначала региональные вузы, а потом и ведущие. Студенты окажутся перед сложным выбором между локальными университетами и известными брендами, притом что цена вопроса будет примерно одинаковой.
На сегодняшний день мы имеем классические университеты с кампусом, учебными корпусами, общежитиями и т.д. Навстречу этому тяжёлому, изношенному бэк-офису движутся лёгкие современные образовательные технологии. Ситуацию сдерживает большое количество нормативных документов Минобрнауки России и Рособрнадзора. Никакие уверения вуза в том, что контент представлен в электронном виде, а профессора, которые читают лекции, работают в другой стране, не принимаются в расчёт. Необходимо представить штатное расписание, показатели книгообеспеченности и килограммы других документов. Пока система существует в таком виде, университеты будут балансировать между традиционным подходом и проектно-инновационным. Поэтому образ будущего университета не такой уж радужный.
На перспективах и ещё не решённых вопросах академической мобильности студентов заострил внимание директор Института истории, филологии и СМИ Кабардино-Балкарского государственного университета Муслим Тамазов.
— Здесь мы сталкиваемся с несколькими проблемами, прежде всего с социокультурными. Допустим, учащийся приезжает из США на Кавказ — как сложатся отношения? Второй уровень — экономический, а третий связан с возможностью перезачёта дисциплин, компетенциями, несоответствием учебных программ. Нам представляется, что сегодня решение данных вопросов лежит в области сетевого взаимодействия вузов.
Эксперт напомнил, что помимо изучения дисциплин академическая мобильность предполагает практики, стажировки и т.п. Университет пошёл на уникальный эксперимент, заключив соглашение с тремя крупнейшими музейными центрами: Государственным Эрмитажем, Российским этнографическим музеем и Государственным историческим музеем. На протяжении почти трёх лет проводятся совместные археологические изыскания. В результате в республике практически не осталось белых пятен.
Что касается бумажной работы, которой перегружены вузы, то, по мнению М. Тамазова, не следует апеллировать к опыту других стран, имеющих федеративную структуру. «Наша государственность складывалась совершенно иначе. Если откажемся от органа, выполняющего роль государственного регулятора, многое потеряем. Необходима структура, которая контролирует и сопровождает вузы».
Эксперт выступил с критикой дистанционных методов обучения.
— Говоря об онлайн-образовании, мы часто забываем о том, что на формирование личности студента серьёзное влияние оказывает педагог, способный либо привлечь молодого человека в науку, либо вызвать к ней отвращение. Даже у взрослых не всегда есть возможность и желание дослушать курс до конца и выполнить соответствующие задания. Серьёзная проблема — авторизация. На самом деле мы не знаем, кто по ту сторону экрана выполняет тесты и задания. Онлайн-обучение продолжит идти вперёд, но, скорее всего, будет иметь вспомогательный характер. Важную роль играет мотивация педагога. Если он захочет вводить в дополнение к традиционному обучению дистанционное, то станет это делать.
Не согласен с коллегой проректор по учебной работе НИТУ «МИСиС» Вадим Петров.
— Вряд ли в любом случае студенты предпочитают живое общение с преподавателем. Скажем, при изучении английского акцент резко смещается в сторону онлайн-курса носителя языка.
Мы привыкли к тому, что университеты представляют собой здания с бэк-офисами. Однако сегодня образование выходит за пределы кампусов и с помощью современных технологий насыщает окружающее пространство. Студенту приходится принимать решение, как учиться: у своего профессора или используя онлайн-курс.
Поэтому нужно представлять себе структуру университета будущего и понимать, что останется в корпусах, а что перейдёт в онлайн. С моей точки зрения, каждый университет должен определить свои конкурентные преимущества и те научные направления, по которым будет осуществляться подготовка специалистов. Безусловно, здесь не обойтись без кампуса, в котором разместятся лаборатории и оборудование. Также очень важна проектная деятельность. Эти два аспекта станут определять качество подготовки специалистов в ближайшее время, а само содержание образования с помощью современных технологий расширится. Процесс будет происходить взрывным образом, не всегда нам подконтрольным.
Эксперт отметил, что сейчас процедура лицензирования и аккредитации одинакова и для топовых университетов, и для локальных. Эта работа направлена на выявление и ликвидацию моделей псевдообразования. Возможно, для входящих в мировые рейтинги университетов — участников проекта «5‑100» нужна облегчённая процедура.
Решение вопросов академической мобильности и онлайн-обучения существующее нормативно-правовое обеспечение высшей школы отдаёт на откуп университетам, подчеркнул В. Петров. В частности, МИСиС признаёт в год около 2,5 тыс. онлайн-курсов других вузов. Способствует этому компетентностный подход, поскольку различия в названиях дисциплин не означают разного уровня знаний и умений.
— Хотим мы или нет, электронное образование существует. Именно оно создаёт конкуренцию в академической среде. Если не будем обращать на это внимание, то не создадим современные образовательные программы, — завершил дискуссию эксперт.
Рубрика: Наука и образование
Год: 2018
Месяц: Июль/Август
