Вряд ли кто-то сейчас вспомнит, в какой момент библиотечное (информационное) сообщество озадачилось вопросом, станет ли библиотечное (информационное) дело чем-то другим, проходя через цифровые (социальные, экзистенциальные) трансформации. Несмотря на перманентную миграцию акцентов, эта тема продолжает оставаться актуальной на протяжении десятилетий. В частных и сетевых разговорах, сквозь публицистический пафос и бодрые отчёты отраслевых конференций проглядывает страх перед будущим. Чего здесь больше: переживаний за понятную жизнь или боязни не справиться с изменениями? Страх этот естественен и объясним. Снимается он терапевтической беседой, игрой и другими методами. Самый лучший, на мой взгляд, способ — дать человеку возможность самому смоделировать и воплотить задуманное в жизнь. Но на пути к светлому будущему, как и в отсылках к славному прошлому, есть подводные камни.

Автор Мария ЛЕНШИНА, член постоянного комитета рабочей группы «Библиотеки и социальные медиа» Российской библиотечной ассоциации, журналист

СЛОВОБОЯЗНЬ И СЛОВОПОКЛОНЕНИЕ

Для начала поговорим о словобоязни. Вспомним, сколько библиотечных копий было сломано по поводу понятий «пользователь», «менеджмент», «библиотечная услуга». И не только библиотечных. И до сих пор ломают. Речь не о терминологических дискуссиях, а о субъективных переживаниях, человеческом отношении к чужому и непривычному. И об установках, которые передаются в сложившихся сообществах. «Не произносите здесь слово "бытие", на нашей кафедре его не существует», «не называйте при нём управление менеджментом, потом не отделаетесь», «не существует никаких "социальных медиа", только "социальная коммуникация", вот о ней и говорите». Правильные слова как ценные артефакты передаются неокрепшим умам, а если этого не происходит, старшие товарищи говорят о падении нравов и гибели культуры.

За словом следует мысль, за мыслью —жизненный и профессиональный уклады, которыми очень хочется управлять, чтобы не страдать от экзистенциальных ощущений неизбежного конца. Книгу кто-нибудь обязательно противопоставит другим источникам информации, вольно или невольно обесценивая последние. Герман Гессе написал эти слова в 1930 г.: «И не будем слишком огорчаться из-за того, что понятие "книга" почти перестало означать нечто возвышенное, а по милости кино и радио ценность и привлекательность книги, даже в глазах простых людей, ещё больше снизилась» [1, с. 29]. Постепенно к кино и радио добавились телевидение, Интернет, сериалы, комиксы, компьютерные игры. Театр, по словам Павича, благополучно умирает вот уже более 3 тыс. лет [4, с. 42], а дискуссии о его смерти всё продолжаются.

Непременным спутником словобоязни представляется словопоклонение, а одним из его комических примеров —чрезмерное употребление заглавных букв. Не только в канцелярских текстах, но и в текстах для социальных сетей, комментариях, электронных письмах. Иногда сообщение рябит от смены регистров, так что его читать невозможно. Видимо, культура всё-таки погибнет, если генеральных директоров, президентов и правительства запишут со строчной.

Конечно, такую чуткость к слову всегда объясняют как-нибудь благородно —заботой о чистоте языка, судьбах нации, свободе или вселенской справедливости. Но когда за «Как вы можете произносить это слово!» следуют «Как вы можете это читать!» и «Как вы можете так думать!», мы сталкиваемся с реальными человеческими трагедиями, осмыслить которые человек XXI в., даже имея в анамнезе исторический опыт, не всегда способен. Он просто не придаёт значения ежедневным молчаливым убийствам своей души, мечты, возможности мыслить, пока его собственные смутные терзания не приводят его в лучшем случае к психотерапевту. Особенно досадно наблюдать их там, где их быть вроде бы не должно, —среди интеллектуалов. Кто-нибудь сегодня из думающих людей слышит, что «Для вас нет никаких авторитетов!» звучит примерно так же, как раньше звучало «Да на тебе креста нет!»? Эти молчаливые убийства одной человеческой личности незаметно убивают всё общество, заставляют его смотреть только назад, тормозят его естественное развитие. А ведь мы всё время говорим о том, как важна питательная творческая среда.

Где их сегодня можно найти, эти творческие среды? В камерных библиотечных или объединённых общим интересом крупных сетевых сообществах, где люди находят себя независимо от государственной политики в области культуры и лидеров мнений. Может быть, их увлекают идеи русского космизма, как в московской библиотеке № 180 имени Н.Ф. Фёдорова, или медленные чтения, как в московской библиотеке № 240 Technoscience. Или такие среды создают многочисленные группы в соцсетях для совместных медитаций, терапевтических практик либо посвящённые изучению иностранных языков, обучению рисованию, созданию фанфиков. Творческие среды складываются там, где нет ни принуждения, ни расчёта, а есть искренний интерес. Где не цепляются к словам и не давят несоответствием. Люди идут туда, где их понимают и принимают, где им помогают «заново родиться», так же как когда-то первопечатники помогали появиться на свет первым книгам.

УТРАЧЕННЫЕ ЯЗЫКИ, УТРАЧЕННЫЕ КНИГИ

Людям интеллектуального склада свойственно восторгаться или экзальтированно ненавидеть. «Книги врагов дядя не разрезал, а взрезал вилкою, как бы вспарывая им животы, и Александр их тотчас узнавал: это они валялись на полу в небрежении» [6, с. 208]. Однако в библиотеке книги непримиримых спорщиков могут и должны стоять рядом: настоящий библиотекарь систематизирует их по иным основаниям. Просто давайте представим, что книги оппонентов или людей, которые нам не нравятся, внезапно исчезли. А ведь так и происходит зачастую с книгами: они вроде бы есть, хотя бы в фондах национальных библиотек, но о них мало кто знает, авторов их мало кто помнит. Проходят время и мода, идеи забываются, мысли теряются. И какой-нибудь книжный блогер, открывая своей аудитории ежегодники «На суше и на море» или журнал «Искатель», заставляет её удивляться: надо же, и в «древности» была жизнь! В одной библиотеке так однажды «открыли» Веру Панову, а ведь она не такое уж давнее прошлое. Подобное происходит и в науке. Что говорить о тех до сих пор не открытых человечеством чёрных дырах и белых пятнах, за которые не любой исследователь нынче возьмётся: хлопотно и безденежно и при жизни славы не снискать. Поэтому когда исследователь заявляет, что библиотеки не нужны, поскольку необходимые ему для работы полторы тысячи текстов у него уже есть, становится горько и обидно за такую узость мышления.

Мысли и идеи, информацию и знание, тексты, наконец, мы находим не только в книгах. Сколько их уже рассеяно в интернет-пространстве, сколько ещё будет. Сбережением нематериального наследия общество вроде бы уже озаботилось, теперь можно сделать следующий шаг: понять, а не теряем ли мы что-то нужное здесь и сейчас? Зафиксированное не на том носителе кто соберёт, систематизирует и предоставит, когда надо, в пользование? Может быть, сетевые дискуссии, неформальные разговоры, потоки сознания неформальных сообществ представляют не меньший интерес, чем то, что говорится на отраслевых конференциях или в академических аудиториях? Почему это надо сохранять? Зачем? Затем, что «"грамотное письмо", нижнюю границу которого создают принятые нормы, а верхнюю —риторика интеллектуалов, обрекает нас на неиссякаемую тавтологию. Это —ограничение нашего разума, которое мы не осознаём, так же как рыбка не осознаёт форму аквариума, в котором находится» [5, с. 16].

Заходя на чужую территорию, мы не предаём святое, как это пытаются представить догматики, а обретаем смыслы и знание. Казалось бы, чего такого сегодня не знают библиотековедение о библиотеках, а книговедение —о книгах, но, когда они обращаются к открытиям антропологии, социологии, психологии и других наук, у них тотчас появляются новые идеи и новые направления. «Когда происходит такая междисциплинарная встреча, столь богатая представителями различных направлений из многих регионов мира, чувствуешь, что здесь есть нечто большее, чем искусно распространяемая мода или необдуманная экстраполяция. Налицо категориальный аппарат, который воспринимается как ключ, способный открыть многие двери» [7, с. 175].

Наконец, давайте подумаем о том, как пульсирует мысль, как она зреет, пытаясь превратиться в нечто полезное обществу и в то, что будет им оценено. Разработчики искусственного интеллекта задаются проблемами природы творчества: литературного, музыкального, художественного, научного. Можно сказать, что исследователи озаботились этим в тот момент, когда появился первый персональный компьютер, т.е. достаточно давно для одной человеческой жизни или профессиональной биографии. А возможно, это началось ещё раньше, когда только появилась идея машины, способной вычислять. Или уже в тот момент, когда человек придумал первый измерительный прибор. Мы не знаем, о чём думал наш предок, впервые решивший использовать палку как инструмент. И когда завтра те же исследователи будут пытаться понять утраченные языки программирования, расшифровывать забытые коды, не станет ли их работа напоминать дешифровку языка майя или древнеегипетских иероглифов? И не пожалеем ли мы о том, на что вовремя не обратили внимание?

БИБЛИО ИЛИ МЕДИА?

Мысль о том, что любое явление культуры можно рассматривать с разных точек зрения, кажется элементарной, но еёф постоянно забывают, когда точка зрения превращается в общественно-политическую позицию. Вспомним недавние сетевые и отраслевые дискуссии о том, является ли книга товаром. Разве Владимир Сергеевич Люблинский не ответил на этот вопрос ещё в 1959 г., когда вышло первое издание его пособия для учителей «На заре книгопечатания»? «Книга —одно из величайших чудес, созданных человеком. Это очень сложное явление. Содержанием своим она связана с работой мысли её автора, с задачами дня и наследием прошлого, с языком и культурой породившего её общества. В ней звучат самые деликатные и самые звучные струны художественного творчества. Как предмет обращения —она товар, стоимость, продукт труда. По своему материальному воплощению она результат замысла типографа, редактора, художника и в зависимости от них —предмет искусства, удобный рабочий инструмент, бесцветная посредственность или нарядная безделушка. Но подобно тому как ни один самый гениальный человек не исчерпывается и не объясняется только свойствами своего характера, одарённостью, физическими и душевными качествами, но может быть понят лишь с учётом его места и роли среди его современников, предков и потомков, так и отдельная книга, сколь бы она ни была своеобразна, проходит свой путь на земле лишь как активная или пассивная участница общего литературного процесса с его лагерями и направлениями, традициями и открытиями» [2, с. 158].

В этой большой цитате есть всё, чтобы напомнить о многозначности и неоднозначности, внешних и внутренних смыслах, аспектах и превращениях, которые мы найдём не только в книге как явлении культуры, но и в любом явлении культуры. В комиксах, сериалах, мемах, тематических папках библиотечных методистов или историях деревень и сёл, любовно собранных и записанных сельскими библиотекарями.

Когда появилось слово «медиатека», оно вызвало разные эмоции в библиотечном сообществе, и особой радости не наблюдалось. Если обобщить то, что происходило последние лет тридцать, можно описать это так: старое сообщество ринулось спасать книгу и бороться за «славное прошлое» с чужаками, которые со своей стороны, видимо, боролись за «светлое будущее». Сейчас наблюдать и продолжающиеся попытки этой борьбы, и её последствия местами смешно, местами грустно. И «славное прошлое», и «светлое будущее» —виртуальные обманки, конструкты охваченного страхом мышления, ограничения мозга, находящегося в тисках стереотипов. Отказываясь осмыслять процессы, которые не нравятся части общества, общество вынуждено не только вести бесплодные идеологические войны, но и постоянно возвращаться к исходным точкам, топтаться на месте. Жизнь уходит из него: от одних остаются только бронзовые памятники, от других —никому не нужные рекламные плакаты и предвыборные листовки. Представителям разных лагерей есть о чём задуматься, пока не наступил момент, в котором им «останется искать истину существования без мира» [3, с. 73].

Если внимательно присмотреться к фондам национальных и других крупных библиотек, можно найти там и книжные коллекции, и архивные материалы, микрофиши и микрофильмы, виниловые диски и даже дискеты, а в электронных коллекциях —и текстовые, и аудио-, и видеофайлы. Если заглянуть в историю библиотек, то можно обнаружить, что когда-то библиотека, архив и музей могли быть одним целым и это не вызывало отторжения. Национальная библиотека —это, по сути, медиатека, даже если мы не называем её так. И мы не ожидаем, что в маленькой муниципальной: городской или сельской —библиотеке будут храниться все возможные книги и все известные человечеству образцы письменности. Но мы можем учесть всё это в своих моделях будущего и в риторике. И не ужасаться «разбиблиотечиванию», когда привычная нам библиотека с книжными стеллажами превращается в городскую гостиную или точку доступа. Читателю —слушателю —зрителю —пользователю важно получить текст —документ — информацию —знание. Слепой читатель «читает» руками или слушает. Пользователь может получить нужную информацию неканоническим способом. Как с этим связаны умственные способности и этика?

Мы все люди, а книжные люди вообще очень чувствительны к словам, и нам может просто по-человечески не нравиться, когда слова превращаются в ярлыки и штампы. Кто не вздрагивал от бездумного журналистского к месту и не к месту, последнее чаще, употребляемого «библиотеки —это не только книгохранилища»? Мы видим в этом упрощение и принижение роли книги и библиотеки в обществе. Но ярлык «эффективные менеджеры» не лучше. Становясь на ту или иную сторону в идеологической борьбе, мы сами упрощаем этот мир и лишаем себя возможности увидеть его многообразие и почувствовать полноту жизни. Это особенно заметно в моменты исторических сдвигов, геополитических разломов и прочих экзистенциальных ощущений, переживаемых обществом, когда может казаться, что будущее зависит только от нашего выбора, однако «будущее не невеста, оно не спрашивает, берём мы его или нет. Будем надеяться, что оно принесёт нам не только бомбы и войны, но и много прекрасного, как, собственно, всегда и бывало» [4, с. 98]. Впрочем, это только благое пожелание. Будущее действительно зависит от нашего выбора, но он не имеет ничего общего с выбором идеологических установок.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гессе Г. Магия книги. Эссе о литературе. — СПб.: Лимбус Пресс: Изд-во К. Тублина, 2012. — 336 с.

2. Люблинский В.С. На заре книгопечатания. — 2-е изд. — СПб.: Рос. нац. б-ка, 2006. — 167 с.

3. Мейясу К. Метафизика и вненаучная фантастика / пер. с фр. Н. Архипова. — Пермь: Гиле Пресс, 2020. — 78 с.

4. Павич М. Роман как держава: [эссе] / М. Павич; [пер. с серб. Л. Савельевой]. — М.; СПб.: Т8 Издательские Технол. / Пальмира, 2020. — 151 c.

5. Тевоз М. Искусство как недоразумение / пер. с фр. И. Оносова. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2018. — 152 с.

6. Тынянов Ю.Н. Пушкин: роман / Послесл. Б. Костелянца. — М.: Худож. лит., 1987. — 544 с.

7. Эко У. Открытое произведение / пер. с итал. А.П. Шурбелева. — СПб.: Симпозиум, 2006. — 412 с.

Материал опубликован в номере апрель 2023